громком слове, чувствуя как каждый звук, словно игла врезается под кожу, застревая в кости. Они усыпают меня словно дикобраза, делая чувствительной к каждому дуновению воздуха.
Наконец мама громко хлопает дверью и уходит, оставляя в относительной тишине. В соседней комнате буянит мой пятилетний брат, а в гостиной отец смотрит футбольный матч. За пределами моей комнаты кипит жизнь, и это раздражает меня еще сильнее.
Я нахожу в себе силы и тянусь к сотовому. Он сообщает о новом сообщении, пришедшем пару часов назад. Инна волнуется за мое самочувствие, а мне остается только завидовать ее здоровому непьющему организму. Эта девушка радуется каждому дню, а не занавешивает окна плотными шторами после очередного похода в клуб.
Мне хватает мужества набрать «Я ОК» и отправить, пока головная боль не захватывает мою голову целиком, обрушившись беспощадной лавиной. Я сжимаю телефон в руке, зарываясь под гору подушек и одеяло.
Боль не утихает, и я решаюсь на подвиг — подняться с кровати и выпить обезболивающее. Первая же попытка проваливается — гравитация приковывает меня к матрасу как тяжеловесное тело.
Голова пульсирует, но мне удается перекатиться на живот и медленно сползти на пол, встав на четвереньки. Это уже победа. Можно было бы рассмеяться этому зрелищу — похмелье поставило меня на колени — но веселиться совсем не хочется. Наоборот, я в одном шаге от того, чтобы зарыдать от своей беспомощности.
Опираясь на спинку стула, мне хватает сил встать на ноги, но голова кажется такой тяжелой, что тело сгибает к земле, словно плакучая ива. Шаги даются с трудом, и я чувствую себя как космонавт, делающий первые шаги по Луне. Столик находится на расстояние метра, но кажется непреодолимо далеким.
Руки дрожат, перебирая шуршащие упаковки, пока не хватаются за обезболивающее. Я глотаю сразу три таблетки, запивая водой, которую так услужливо оставила для меня мама. Обратная дорога дается легче, возможно, дело в силе самоубеждения. Мне хочется, чтобы лекарство помогло, и оно должно, тем более в такой дозе.
Я плыву, но река такая бурная, что меня болтает из стороны в сторону, периодически кидая на острые камни. Но это лучше, чем то, что было раньше. В этом есть своя магия. Сознание затуманивается, боль становится глуше, лишь кругами расходясь по воде, которые практически не достигают меня. Звуки уходят из моего мира, и я ныряю глубже.
Меня снова бросает из стороны в сторону. Я открываю глаза и вижу маму. В ее карих глазах плещется испуг, рот открывается и закрывается, но до меня не доносится ни звука. В голове стоит шум, как морской прибой во время сильного шторма. Волны вновь и вновь бьются о скалы, то усиливаясь, то отступая.
Я пытаюсь читать по губам, но выходит полная бессмыслица. В дверях стоит братишка, маленькими ручками держась за косяк, рядом с ним возвышается отец, что-то отвечая маме. Стоило бы испугаться, но я впервые за эти сутки счастлива — головная боль растворилась в морской воде, разлетевшись о камни. Пусть я совсем не чувствую своего тела, но это незначительная плата за избавление от агонии.
Мама вновь трясет меня, руки тряпичной куклой болтаются взад-вперед, голова падает на бок. Это даже смешно, но лицевые мышцы уже тоже вышли из игры. В теле невероятная легкость, словно оно сделано из воздуха.
Я падаю обратно в кровать, когда мама резко подскакивает и вылетает из комнаты. Мой рассредоточенный взгляд успевает уловить жалость на лице братишки, в следующее мгновение он стыдливо прячется в коридоре, как будто подсмотрев нечто запретное как фильм для взрослых.
Отец подходит ближе и мне удается разглядеть только его темные брюки. Горячая рука ложится на мой лоб и только в этот момент я понимаю, как сильно замерзла. Его пальцы скользят по моей шее, нащупывая пульс, и на какое-то время замирают.
Кругом царит хаос, но у меня никак не получается разгадать его причину. Я чувствую себя бестелесной — слишком слабой, чтобы пошевелиться, слишком немой, чтобы произнести хоть слово.
Разум понимает, что нужно успокоить родителей, объяснить, что со мной все в порядке, но цель кажется недостижимой. Мы говорим на разных языках. Точнее я им больше не пользуюсь. Эта отрешенность в какой-то мере даже кажется оправданной.
Отец отходит в сторону, и мои глаза блаженно закрываются, возвращаясь в темноту, которая живет и движется. Она танцует для меня, меняя формы и обличия. Это завораживает, полностью выдергивая из реального мира.
Машина плавно скользит по дороге, слишком резко входя в повороты. Яркий свет режет глаза, обесцвечивая лицо мамы, которая держит меня за руку. Маска на лице ужасно мешает, отчего мне хочется ее убрать, но руки крепко прижаты к носилкам. Я слегка скашиваю взгляд, замечая капельницу, тонкая нить которой скрывается в моей вене. Чувство покоя пропало, оставив после себя неясную тревогу.
Звук спецсигнала давил на уши, сообщая, что сегодня я действительно влипла в большие неприятности. Осознание этого было далеким, но, тем не менее, довольно отчетливым. Меня везли в больницу, а значит, ничего из этого похода в клуб не вышло. Идея смерти ни на миг не проникла в мое сознание, словно такого варианта и не существовало вовсе. Я не могла, да и не хотела понимать всю серьезность ситуации. Мысли путались, не позволяя сосредоточиться на происходящем. Только громкий шум и плавная вибрация автомобиля.
Я чувствую укол в свою левую руку, а потом мир замедляется. В последние минуты меня не терзают ни сомнения, ни тревоги, ни страхи.
Белая комната угнетает. Никаких сравнений с Небесами, скорее уж с Чистилищем. Я вновь закрываю глаза, пытаясь проверить насколько все плохо. Желудок пульсирует, напоминая оживший вулкан, горло дерет, словно его прочищали ершиком для унитаза, кажется, что вместо головы у меня воздушный шарик, который медленно спускается из-за крошечной дырочки. В остальном, не на что было жаловаться.
Мама входит в палату и возвращается на свой низенький стул рядом с моей кроватью. Ее шаги медленны и неуверенны. Я все еще притворяюсь спящей, не готовая говорит о случившемся, а точнее выслушивать ее «я же тебе говорила». У нее впереди десятки лет, чтобы припоминать мне это изо дня в день.
Я довольно четко слышала ее разговор с врачом, в котором главной новостью было то, что «опасность миновала». Еще бы, после такого промывания желудка. Выжившего можно было считать героем. Увы, мне стоило внимательнее считать число выпитых таблеток. Хотя кто знал, что от обезболивающего может выйти нечто подобное? Да и с математикой я никогда не дружила.
Теплая рука касается моей ладони, и я непроизвольно вздрагиваю.
— Мила? — в этом голосе нет осуждения, только облегчение. — Как ты, милая?
— Словно по мне проехался трактор. — Мне приходится открыть глаза, чтобы встретиться с ее печальным взглядом. По припухшим векам можно было понять, что она плакала. — Когда мы поедем домой?
— Подождем до утра, а там врач будет судить по анализам.
— В понедельник на учебу. — Хотя я не очень-то и возражала против небольшого больничного.
— Рано об этом думать, — покачала головой мама. — Пусть это всего лишь отравление, но тебе придется какое-то время слушаться рекомендаций врача. Ты могла умереть, Мила, ты это понимаешь?
— От пары таблеток обезболивающего? — усмехнулась я, не веря ей ни на минуту.
