— Его сиятельство цензор Сун прислал двух гонцов и слугу с подарками, — выпалил он.
Юэнян переполошилась.
— Батюшка пирует у господина Ся, — говорила она. — Кто же примет подарки.
Пока они суетились, вошел слуга Дайань с узлом под мышкой.
— Не волнуйтесь! — успокаивал он хозяйку. — Я возьму визитную карточку и сейчас же отвезу батюшке. А зятюшка пусть угостит пока слугу.
Дайань оставил узел, взял визитную карточку и вихрем помчался прямо к надзирателю Ся.
— Его сиятельство цензор Сун прислал подарки, — докладывал он Симэню.
Симэнь взял визитную карточку. На ней значилось: «Свиная туша, два кувшина пива, четыре пачки писчей бумаги и собрание сочинений. От Сун Цяоняня с поклоном».
— Ступай домой, — распорядился хозяин. — Скажи Шутуну /28/, чтобы выписал на визитной карточке мое звание и чин, все как полагается. Слуге дайте три ля на серебром и два платка, а принесшим подарки по пять цяней каждому.
Дайань поскакал домой, где он только ни искал Шутуна, того и след простыл. Слуга бегал взадвперед. Чэнь Цзинцзи тоже не показывался. Дайань велел приказчику Фу угощать слугу, а сам бросился в задние покои за серебром и платками. Пришлось ему самому запечатывать на прилавке подношения. Приказчик Фу надписал все три конверта.
— Не знаешь, куда девался Шутун? — спросил Дайань привратника.
— Пока зять Чэнь был дома, и он тут ходил, — отвечал Пиньань. — А как зять за деньгами отправился, так и он исчез куда-то.
— А, дело ясное! — махнул рукой Дайань. — Наверняка за девками увивается.
Во время этой горячки верхом на осле подъехали Чэнь Цзинцзи и Шутун. Дайань обрушился на последнего с бранью:
— Человек ждет, деревенщина ты проклятый! Давай, пиши скорей визитную карточку! Только и норовит из дома улизнуть! Раз батюшки нет, значит, тебе можно по девкам бегать, да? Кто тебя с зятем посылал?! Самовольно убежал! Погоди, я про тебя батюшке все скажу!
— Ну и говори! — отозвался Шутун. — Я тебя не боюсь! А не скажешь, стало быть, сам меня испугался. Так и знай!
— Ишь ты, сукин сын! — заругался Дайань. — Еще зудит, щенок!
Дайань бросился на Шутуна, и завязалась свалка. Дайань плюнул Шутуну прямо в лицо и отошел.
— Мне за батюшкой пора, а вернусь, я с тобой, потаскуха, разделаюсь! — сказал он и вскочил на коня.
Юэнян между тем угостила монахинь чаем и продолжала слушать их буддийские песнопения и жития. Цзиньлянь не сиделось на месте. Она потянула было за рукав Юйлоу, но та сидела как ни в чем не бывало. Потом обернулась к Пинъэр, но та тоже опасалась замечания хозяйки.
— Сестрица Ли! — не выдержала наконец Юэнян. — Видишь, она зовет тебя. Ступайте! А то она себе места не находит.
Пинъэр с Цзиньлянь ушли.
— Ну вот, убрали репу, и сразу просторнее стало, — глядя вслед Цзиньлянь, говорила Юэнян. — Хорошо, что ушла, а то сидит, как на шпильках. Не ей Учению внимать!
Цзиньлянь повела Пинъэр прямо к внутренним воротам.
— До чего же наша Старшая любит эти вещи! — говорила она. — Покойника вроде в доме пока нет, так к чему монахинь звать?! Не понимаю! Надоели мне их песни. Затянут одно и то же! Пойдем лучше посмотрим, чем наша падчерица занимается.
Они миновали парадную залу. Во флигеле горел свет. Дочь Симэня бранила Цзинцзи из-за какогото серебра. Цзиньлянь пробралась под окно и стукнула.
— Там буддийские проповеди читают, а они глотку дерут, — сказала она.
Вышел Чэнь Цзинцзи.
— А, это вы! — завидев женщин, протянул он. — Чуть было не обругал под горячую-то руку. Заходите, прошу вас!
— Ишь, какой храбрый! — оборвала его Цзиньлянь. — А ну, попробуй!
Они вошли в комнату. Падчерица сидела у лампы и мастерила туфельки.
— Туфли шьет в такую духоту! — говорила Цзиньлянь. — Бросай, поздно уж! Чего это вы тут раскричались, а?
— Да как же! — начал Цзинцзи. — Меня батюшка за город послал, долг вытребовать. А она три цяня дала. Крапленный золотом платок, говорит, мне купишь. Сунулся я в рукав — нет серебра. Так без платка и воротился. Тут она и напустилась. На девок, говорит, истратил. Давай ругаться. Никакие мои клятвы слушать не хочет. И что же? Служанка стала подметать пол и нашла серебро. Так она серебро спрятала, а меня заставляет завтра платок привезти. Вот и посудите, матушки, кто же виноват.
— Замолчи ты, арестантское отродье! — заругалась на него жена. — К девкам шлялся! Зачем же Шутуна брал, разбойник? Небось, слыхал, как его Дайань ругал? Сговорились вы к потаскухам идти, вот до сих пор и пропадали. За серебром, говоришь, ездил? А ну, покажи, где оно.
— Ты свои деньги нашла? — спросила Цэиньлянь.
— Служанка на полу нашла, — отвечала падчерица. — Мне передала.
— Ну и хватит ссориться! — успокаивала их Цзиньлянь. — Я тебе тоже денег дам. И мне купишь пару крапленых платков.
— Зятюшка, тогда и мне купи, — сказала Пинъэр.
— В Платочном переулке за городом, — объяснял Цзинцзи, — торгует знаменитый Ван. Каких только у него нет платков! Сколько нужно, столько и бери! И крапленные золотом, и отделанные бирюзой. Вам, матушка, какого цвета, с каким узором? Я ведь завтра бы и привез.
— Мне хочется оранжевый, крапленный золотом и бирюзой, — говорила Пинъэр. — С фениксом в цветах.
— Матушка, оранжевый цвет с золотом не идет, — заметил Цзинцзи.
— Это мое дело! — перебила его Пинъэр. — Мне нужно также серебристо-красный шелковый с волнистым узором, отделанный восемью драгоценностями. А я еще хотела бы с отливом, украшенный цветами сезама и золотым краплением,
— А вам какие, матушка Пятая? — спросил Цзинцзи.
— У меня денег нет, — отвечала Цзиньлянь. — Мне и пары хватит. Один бледно-кремовый, крапленный золотом, с тесьмой.
— Вы же не старуха! — перебил ее Цзинцзи. — К чему вам белый?
— А тебе какое дело? — возразила Цзиньлянь. — Может, на случай траура припасаю.
— А еще какой?
— А другой — нежно-лиловый, из сычуаньского сатина, крапленный золотом и отделанный бирюзой. На узорном поле чтобы были изображены слитые сердца, орнамент из сцепленных квадратиков и союз любящих, а по кромке с обеих сторон чтобы зависали жемчужины и восемь драгоценностей.
— Вот это да! — воскликнул Цзинцзи. — Вы, матушка, как торговец тыквенными семечками. Все продал, корзину открыл да как чихнет — сразу всех шелухой обсыпет.
— Что тебе, жить надоело? — заругалась Цзиньлянь. — Кто платит, тот и товар по душе выбирает. Кому что нравится. И не тебе разбирать!
Ли Пинъэр достала из узелка слиток серебра и подала Цзинцзи.
— Отсюда и за матушку Пятую возьмешь, — сказала она.
Цзиньлянь покачала головой.
— Нет, нет, я сама дам, — сказала она.
— Да не все ли равно, сестрица? — говорила Пинъэр. — Зятюшка заодно покупать будет.
— Этого слитка на все ваши платки хватит и еще останется, — сказал Цзинцзи и прикинул серебро на безмене.
Потянуло лян и девять цяней.
— А останется, жене купишь,
