были весьма конкретными для женщины и весьма приблизительными для мужчины.
Таким же двусторонним произведением является и складень. Причем на центральной створке его пристойной стороны разыгрывается сцена музицирования двух дам и одного юноши. Согласно китайской традиции, музицирование ассоциировалось с любовными действами. Музыка, как не без основания считали китайцы, возбуждает, задает тон, ритм и характер чувственных взаимоотношений.
Сюжетным аналогом к данной створке можно считать лубок из собрания Государственного музея искусства народов Востока (Москва), в надписи которого сообщается, что изображенное есть «грот пипа» (пипа — четырехструнная китайская гитара). Данное изображение внешне также полностью прилично, а эротичность прочитывается в первую очередь из его музыкальной надписи, поскольку пипа в китайской традиции ассоциировалась с женским половым органом: струны пипы — вход во влагалище, грот — влекущие женственные глубины. Характерно, что на московском лубке в музыкальном гроте ублажают одного юношу опять две дамы. Сюжет данного лубка соотнесен с эпизодом из классического романа «Путешествие на Запад». В эпизоде этом рассказывается о красавице, которая в глубинах пипы пыталась обольстить юного монаха и лишить его тем самым святости и возможности проповедовать буддийское учение.
Приблизительно такое же обольщение, только направленное не на монаха, происходит и на единственно пристойной из сохранившихся створок эрмитажного складня.
С достоверностью установить первоначальное количество створок невозможно. Во всяком случае, их было не меньше трех двусторонних, т. е. не меньше шести изображений, сохранилось же только пять, два из которых — в расколотом виде, два — с небольшими утратами и лишь одно — целое. Красочный слой практически не пострадал — по-прежнему яркий и сочный. Как произведение искусства этот складень не представляет собой ценности, он интересен лишь как явление культуры, причем не элитарной, но массовой, которая пусть на более примитивном уровне, но использовала тот же язык, что и культура интеллектуалов.
На остальных четырех сохранившихся створках изображены парные сцены с дважды повторяющимися персонажами. Представленные позы различны (илл. 4–8).
Одна из эротических сцен происходит на воде в лунную ночь.
Наиболее вероятная датировка этого складня — конец XIX века. Тому же времени, по-видимому, принадлежат и обе картинки, выполненные в технике слоновая кость на шелку, и весь комплект свитков.
Эрмитажные рельефные картинки из слоновой кости по сравнению с аналогичными из Музея этнографии не представляют большой художественной ценности, тем более что одна из них в значительной степени утрачена. В них наиболее интересна вновь прослеживающаяся связь эроса с водой, только уже не в варианте водоема, а в варианте таза с перекинутой поверх дощечкой (илл. 2).
Весьма интересна эрмитажная коллекция китайских эротических свитков. Всего их восемь, семь из них объединены в две подсерии. Героем одной из них является некий юноша с косичками, завязанными на лбу, — прическа, которую в ХIХ веке предпочитали носить именно китайцы, а не маньчжуры. На одном свитке он в беседке, увитой виноградом, атакует прекрасную даму, а из-за цветочной изгороди за ними наблюдает служанка. Женское подглядывание в китайских эротических картинках и в литературных произведениях — явление обычное. Обусловлено оно множеством абстрактных и конкретно-практических идей, условиями гаремной жизни И Т. Д. (илл. 16).
То, что сцена происходит в саду — в виноградной беседке, — тоже не случайно и связано с тем, что китайцы вообще предпочитали предаваться любви на лоне природы, и с тем, что считали это весьма полезным, ибо, если, любя, вдыхаешь свежий воздух, то, во-первых, это продлевает потенцию, а во-вторых, при этом одновременно с восприятием энергий противоположного пола воспринимаются энергии всего окружающего мирового пространства. Виноградная беседка — весьма уютная среда для эротических игр. В этом смысле аналогом данному сюжету является сцена с гравюрного листа серии «Цзинь, Пин, Мэй» «Пань Цзиньлянь, опьяневшая, мается на перекладине для винограда» (илл. 126).
Расставленные по всему саду цветочные горшки в данном контексте воспринимаются как метафоры коитуса.
На втором свитке тот же юноша общается одновременно с двумя женщинами. Вероятнее всего, одна из них, та, что служит «подставкой» для другой, является ее служанкой (илл. 23).
Вторая подсерия посвящена домашним радостям некоего «почтенного», как он именуется в надписях, Ни:
«Уютное жилище почтенного Ни» — парная сцена на фоне ширмы с пейзажем гор и вод, рядом со столиком, на котором стоит ваза с цветами. Пейзаж горы и воды в китайской традиции является возвышенным выражением взаимодействия сил инь и ян (илл. 34).
«В комнате таинств почтенного Ни велики непрерывные возгорания». «Комната таинств» («дунфан») — так именуется одна из ячеек управляющих центров человеческого организма, или «киноварных полей». Всего в человеческом организме три «киноварных поля», и каждое из них имеет свою «комнату таинств». В данном случае это, конечно, дун-фан нижнего центра. И, кроме того, термин «комната таинств» выступает в данном случае в качестве синонима термину «нефритовые покои», который является обозначением сексуальных практик. Не случайно китайские эротические трактаты именуются «Главное из наставлений для нефритовых покоев», «Тайные предписания для нефритовых покоев». На описываемом свитке в сцене активное участие принимает ребенок. В китайском эротическом искусстве это вполне обычное явление.
Всего в эрмитажной коллекции существуют два свитка, на которых присутствуют дети. Надпись второго из них гласит: «Атакующий огонь солнечной горы». Данная надпись состоит из четырех иероглифов, три из которых описывают явления янской ориентации: огонь — символ мужской триграммы «ли»; солнце, т. е. собственно ян, и гора (каменная гора, нефритовая гора), т. е. твердое, противозначное мягкому, женственному. Однако, с другой стороны, термин «янская (солнечная) гора» может быть применен в качестве синонима к термину «янская башня», который обозначает выступ внутри женского полового органа (илл. 36).
Свиток «Две жены оспаривают друг у друга мужа» очень характерен для китайского эротизма. С одной стороны, такая ситуация вполне обычна для гаремной жизни, с другой стороны, она прекрасно укладывается в китайские метафизические схемы единения инь w ян, где инь воплощается в четной двойке, а ян — в нечетной единице.
Весьма лаконично и законченно смотрится еще один свиток из антологической серии духовно- телесных радостей почтенного Ни, называется он: «Воспринял через связь последствия истечений, напитался из отверстия жаровни тыквы-горлянки». Смысл этой надписи весьма любопытен с точки зрения религиозно-духовного понимания секса. Тыква — горлянка — священный сосуд с эликсиром бессмертия, с ним, как гласит предание, не расстается святой Ли Тегуай, но лишь достойнейшим он предлагает отведать его содержимое. Однако, кроме того, полая выдолбленная горлянка (сосуд с перехватом) считалась природным аналогом женственного вместилища, отверстие ее — вход во влагалище. Образ этот нередко встречается в китайской эротической живописи и литературе. Так, например, один из графических листов серии «Су Во пянь» называется «Союз инь и ян в райских глубинах тыквы-горлянки». В эротическом процессе целью мужчины было получение живительных соков из недр иньского сосуда (илл. 38).
Наиболее загадочен восьмой свиток из эрмитажного собрания. На нем представлена женщина, блаженно сидящая рядом с хорошо возбужденным ослом. Согласно запискам доктора Корсакова, скотоложство существовало в Китае в XIX в., причем любимыми животными были именно ослы, вернее, ослицы, ибо упражнялись в этом жанре все же не женщины, а мужчины (хотя для китайцев, привыкших к гомосексуализму, возможно, пол животного был безразличен). Однако на данном свитке перед нами женщина и, что еще более интересно, она не китаянка, а европейка, беловолосая и кучерявая. Затрудняюсь сколь-либо убедительно прокомментировать это произведение. Единственно, что маловероятно — это то, что данный свиток является европейской подделкой. Во-первых, западные нравы прошлого века позволяли с удовольствием и интересом познавать китайскую скабрезность, но вряд ли провоцировали на подражание, как, впрочем, и сейчас. Тем более что подражать ей достаточно трудно, ибо это весьма специфический внепластический живописный язык. Во-вторых, женщина на этом свитке изображена обутой — это все же чисто китайская особенность (илл. 9).
