Саша. Свои деньги должны были поступить Говорухину уже после того, как он твердо обоснуется за границей. А для отъезда нужно было достать скорее.
Окулов. Каким образом Говорухину удалось получить заграничный паспорт?
Саша. Он предполагал достать его в Вильне.
Окулов. От кого?
Саша. Не знаю.
Окулов. И что же, достал?
Саша. Этого я тоже не знаю.
Окулов. Но ведь вы же провожали Говорухина до самой Вильны.
Саша. Нет, я провожал Говорухина только до Варшавского вокзала в Петербурге.
В зале засмеялись. Дейер строгим взглядом окинул ряды публики, как бы говоря, что в зале судебного заседания можно по-разному проявлять свои чувства: негодовать, возмущаться, плакать, раскаиваться - только не смеяться. Суд - дело серьезное. Тем более суд Особого Присутствия Правительствующего Сената. Сюда люди собираются не для веселья. (Все эти мысли были одновременно собраны в строгом выражении лица председателя суда.) Но внутренне первоприсутствующий был весьма доволен: наконец-то раскрылось, что Окулов не так уж и хорошо знает дело этих вторых первомартовцев, как он это старается доказать своим активным участием в допросах подсудимых.
Когда шум в зале, вызванный столь неожиданно возникшим смехом, понемногу утих, Дейер решил продемонстрировать и судьям, и сословным представителям, и всем остальным участникам процесса, что если уж его, Дейера, назначили первоприсутствующим, то, следовательно, и дело лучше всех знает именно он, первоприсутствующий, а не рядовой член суда Окулов.
- Вы закончили ваши вопросы, господин сенатор? - склонился к Окулову Дейер.
- Пока закончил, - с достоинством ответил Окулов, давая понять председателю, что кое-что про запас у него, у Окулова, все-таки еще есть...
- Тогда разъясните нам, Ульянов, вот какую деталь, - голос первоприсутствующего звучал вкрадчиво и даже таинственно. - Вы хорошо знали подсудимого Пилсудского?
- Я познакомился с ним только в связи с печатанием пашей программы.
Дейер. Значит, вы познакомились в феврале?
Саша. Да, числа шестого.
Дейер. Пилсудский был в курсе обстоятельств отъезда за границу Говорухина?
Саша. Нет, не был.
Дейер. А почему же тогда именно Пилсудский получил телеграмму, что Говорухин благополучно проехал через границу?
Первоприсутствующий бросил быстрый торжествующий взгляд на Окулова, как бы говоря: ну как, кто лучше знает дело?
Окулов сидел, наклонив седой бобрик к бумагам. Он уже понял, куда клонит Дейер.
Саша. Я не совсем понял ваш вопрос, господин сенатор.
Дейер. Вы договорились с Говорухиным, что он известит вас телеграммой о своем переезде через границу?
Саша. Договорились.
Дейер. Почему же эту телеграмму получили не вы, а Пилсудский?
Саша. Очевидно, здесь вышла ошибка.
Дейер. Пилсудский показал вам телеграмму?
Саша. Нет.
Дейер. Он устно передал вам ее содержание?
Саша. Да.
Дейер. Непосредственно?
Саша. Да, непосредственно.
Дейер. А может быть, все-таки был какой-нибудь посредник, а? Не припоминаете?
Саша. Припоминаю...
Дейер. Фамилию сами назовете или подсказать вам?
Саша. Текст телеграммы мне пересказал Лукашевич.
Дейер. Значит, и не такой уж посторонний человек в замысле на государя был Пилсудский?
Саша. Прямого участия в замысле он не принимал.
Дейер. Но ведь именно на квартире Пилсудского печатали вы программу вашей фракции?
Саша. Да, печатали у него...
Дейер. Кто вам указал, что на квартире Пилсудского можно безопасно печатать нелегальные издания?
Саша. Лукашевич.
Дейер. Пилсудский не был удивлен, когда вы пришли к нему?
Саша. Он был предупрежден.
Дейер. Типографские принадлежности доставал Пилсудский?
Саша. Нет, их принес я.
Дейер. Пилсудский знал содержание программы?
Саша. Нет.
Дейер. Разве он не полюбопытствовал, что именно нелегально печатается на его квартире?
Саша. Пилсудский - человек хорошего воспитания. Он считал неудобным интересоваться чужими занятиями.
Седой бобрик сенатора Окулова поднялся от бумаг. Черные буравчики глаз с интересом уставились на первоприсутствующего. Как будет выпутываться из неловкого положения господин председатель суда?
Но Дейер сделал вид, что никакого второго смысла в ответе подсудимого не было.
- Пилсудский присутствовал в то время, когда вы печатали программу?
- Нет, не присутствовал.
- Сколько дней вы печатали?
- Три дня.
- Вам помогал кто-нибудь?
- Да.
- Назвать отказываетесь?
- Отказываюсь.
- Сколько экземпляров программы было отпечатано на квартире Пилсудского?
- Большая часть времени у нас ушла на подготовку набора. Первый оттиск был неудачен. Это было первого марта... Вечером я пошел к Канчеру и на его квартире был арестован.
Дейер откинулся на спинку кресла. Ну, кажется, все. Больше спрашивать Ульянова абсолютно не о чем. Но для порядка все-таки нужно узнать у сенаторов - нет ли вопросов?
Первоприсутствующий повернулся к Ягну - у того вопросов не было. Лего? Нет.
- У меня есть вопрос к подсудимому, - седой бобрик на голове Окулова двинулся вместе с ушами вперед, вернулся назад и замер.
Дейер чертыхнулся про себя. Проклятый Окулов никак не хочет уступать инициативу. Ну что ж, посмотрим, о чем еще можно спрашивать Ульянова.
- Прошу, - ледяным голосом произнес первоприсутствующий и кивнул Окулову.
- Итак, вы собирались бросить в императорский экипаж три бомбы? - стараясь придать голосу значительное выражение, начал Окулов.
- Да, три, - устало ответил Саша.
Окулов. Следовательно, метальщиков было трое? Саша. Да, трое.
Окулов. А вы сами никогда не предлагали свою кандидатуру на роль прямого участника покушения?
Саша. Нет, не предлагал.
Окулов. А почему? В случае удачи ваше честолюбие и, если хотите, тщеславие были бы удовлетворены гораздо полнее.
