были облачены в элегантные белые носки и такие же белые баскетбольные кеды. Великий скульптор итальянского Возрождения Микеланджело Буонарротти, пожалуй, совсем не ошибся бы, если б одновременно со своим Давидом изваял из мрамора и прекрасную Славкину фигуру, которая могла стоять рядом с Давидом как на центральной площади города Флоренции, так и в Музее изобразительных искусств имени Пушкина.
Словно бы исправляя допущенную Микеланджело оплошность, Славка подошла к первой мужской сборной команде МГУ и встала рядом с Валерой. Зал замер в немой паузе. Стоящие друг возле друга Валера и Славка на самом деле были похожи на воплощенную мечту великих скульпторов всех времен и народов об идеальной человеческой паре.
Раздался свисток Кости Хачатурова, и великое состязание «хивы» и мастеров началось. Мяч, конечно, сразу оказался у мастеров, Федот, не глядя, откинул его Хрусталеву, Хрусталев, тоже не глядя, подбросил мяч вверх в сторону щита Левиной команды, над штрафной площадкой «хивы» взвилась вверх фигура Валеры, и лидер первой сборной забросил мяч в корзину.
Зал взорвался аплодисментами.
— Лева, готовь пиво! — крикнули из толпы болельщиков.
Теперь игру от своего кольца начала «хива». Лева, собрав всех игроков в кружок, долго и многозначительно объяснял им что-то шепотом. Точно выполняя Левины инструкции, два великана, Тарас и Леня-Бульдозер, поперли напрямик от своего кольца к щиту мастеров. Курдюм в это время метался с вытаращенными глазами и растопыренными пальцами в штрафной площадке мастеров.
Лева Капелькин немного пробежался дриблингом. На него напал Хрусталев. Но Лева недаром был мастером спорта по футболу. Он ловко увернулся от Хрусталева и закрыл мяч корпусом. За Пашкой Пахомовым должна была следить Славка, но она чувствовала себя еще не совсем уверенно среди огромных мужских рук, плеч и спин, и Пашка Пахомов на мгновение оказался свободным от опеки. Этим тут же воспользовался хитрый Лева Капелькин. Он послал Пашке молниеносный пас. Пашка поймал мяч, подпрыгнул и направил бросок в корзину мастеров.
— Ура-а! Ура-а! — завопили болельщики и зрители. — Дави мастеров! Молодец, Пашка! Валера, готовь пиво!
Пашка, бывший на седьмом небе от счастья, мчался обратно к своему щиту. И вдруг среди радостных и веселых болельщиков он увидел хмурое и озабоченное лицо своего групкомсорга Тимофея Голованова. «Ага, — подумал Пашка, — и Тимоха выполз из своего любимого читального зала, не удержался. И его захватило. И что же он увидел? Как его друг Павел Пахомов, которого он, Тимоха, ругает на каждом собрании, играет среди сплошных мастеров спорта».
Первая сборная между тем, раздраженная нахальством «хивинца» Пахомова, пошла в ответную атаку. Три передачи, и Валера, сделав от центрального круга два огромных шага, рванулся вверх в неимоверном прыжке к щиту соперников. Пролетев по воздуху чуть ли не половину всего зала, Валера точно вышел под кольцо и заработал два очка.
Это, безусловно, был выдающийся мяч. Такое можно было увидеть только на больших соревнованиях — на первенстве Москвы, например. И зал, несмотря на то, что девяносто процентов зрителей болело за «хиву», наградил Валеру взрывом восторженных криков и аплодисментов.
Мастера снова сократили фору на два очка, но хитроумный Лева тут же предпринял ответный демарш.
Тарас и самбист тяжеловес Леня оттеснили своей массой от щита игроков противника, и Лева, нырнув в образовавшееся пространство, забил мяч в кольцо мастеров.
Это была уже настоящая сенсация. «Нью-хива» на равных играла с мастерами! Зал недоуменно гудел. Мастера разозлились. За две минуты Федот, Барашкин и Хрусталев, разыграв несколько молниеносных комбинаций, забили «хиве» подряд три безответных мяча.
Левина команда начала нервничать. Курдюм несколько раз выронил мяч из рук, хотя на него никто не нападал. Тарас, споткнувшись на ровном месте, растянулся на полу под веселый хохот зрителей во весь свой огромный рост.
Мастера начали атаку. Барашкин и Хрусталев, передавая мяч друг другу мелкими пасами, красиво и ловко двигались почти плечом к плечу к щиту «хивы». Самбист Леня, будучи не в силах выдержать это обидное зрелище, ринулся на них и уложил на пол обоих.
— С поля Стегоцефала! — заорали возмущенные болельщики. — Долой Бульдозера! Гнать его в шею! Эта дубина нам всех мастеров перекалечит!
Лева Капелькин совсем приуныл. «Хива», даже «нью-хива», все-таки оставалась «хивой», а мастера— мастерами. С Тараса пот лил в три ручья. Курдюм давно уже «вешал лапшу». В Левиной команде оказывать хоть какое-то сопротивление противнику могли только он сам, Лева Капелькин, и Пашка Пахомов.
— Пашка, — свистящим шепотом заговорил Лева, — неужели мы просто так, за здорово живешь, отдадим им такую фору? Надо играть, Пашка! Надо ложиться костьми!
Лева отдал Пашке пас, но перед Пашкой, как молния, сверкнула греческо-римская фигура Валеры, который, перехватив адресованный Пашке мяч, уже неудержимо мчался к их кольцу.
— Держите его! — отчаянно закричал Лева. — Что же вы стоите, как вареные?
Валера взметнулся вверх в своем знаменитом прыжке. Мгновенно оценив ситуацию, он увидел, что все девять игроков обеих команд столпились под щитом и только десятый игрок — Славка — стоит, никем не прикрытая.
И вместо того, чтобы самому забрасывать верные два очка, Валера откинул мяч Славке. И Славка, изогнув в талии белоснежную и стройную свою фигуру, бросила мяч женскими руками в кольцо мужской команды и под гром аплодисментов всего зала точно попала в корзину.
На Леву Капелькина страшно было смотреть. Лицо его пылало гневом. Благородная инициатива — свести Валеру и Славку в одной команде — оборачивалась теперь против него ужасным унижением pro личного спортивного честолюбия.
— Кто Славку держит? — заорал Лева на своих игроков. — Почему она свободно по всему полю гуляет? Не хватало нам еще Славке проигрывать, да?
— Я Славку держу, — упавшим голосом признался Пашка Пахомов.
— Так держи ее плотнее! — рявкнул Лева Капелькин. — Не отходи от нее ни на шаг! Приклейся к ней! Мужик ты или повидло?
Это был горький, а главное — совершенно незаслуженный упрек. Весь зал видел, что Славка забила мяч не потому, что Пашка плохо держал ее, а потому, что прыгучий и ловкий греческо-римский Валера подарил ей эти два очка из собственных рук. Но тем не менее обидный упрек в том, что он, Пашка, мужчина, играет хуже Славки, женщины, был брошен публично, во всеуслышанье.
От Славки пахло духами и еще бог знает чем — женским, кружащим голову. У Пашки рябило в глазах, подкашивались ноги, когда он видел туго обтянутую майкой Славкину грудь, стройную спину и пушистые белокурые завитки волос на шее. Но с какой бы стороны ни пробовал Пашка подступиться к Славке, его постоянно встречало то правое, то левое Валерино плечо. Валера то нападал на Пашку и незаметно, в рамках правил, бил его резким движением плеч в грудь и спину, то вставал на пути Пашки к Славке, и Пашка, бессильно тыкаясь в него своими худыми ключицами, непрерывно испытывал боль от постоянных столкновений с Валерой.
И Пашкой постепенно овладело какое-то новое, незнакомое ему раньше чувство. Неожиданно он поймал себя на мысли о том, что голова его гораздо больше, чем Славкой, занята непосредственно самим Валерой, великим и неподражаемым Валерой.
И Пашке вдруг захотелось стать лучше Валеры. Не в том смысле, чтобы быть физически сильнее его, — этого просто не могло произойти. Пашке вдруг захотелось доказать всем, что он может стать не таким, каким он был вот в эти самые последние секунды — нелепым, неуклюжим «хивинцем», жалко тыкающимся в плечи Валеры, не умеющим удержать на баскетбольной площадке даже Славку, женщину, хотя и белокурую, хотя и белоснежную, но все-таки женщину.
Слово «повидло», произнесенное Левой Капелькиным в азарте игры, от горечи надвигающегося поражения, вдруг отбило в Пашкином состоянии какую-то границу, какую-то черту, которую ему захотелось немедленно переступить.
