где-то у горизонта. Ка-Щи продолжил свой путь, но не сделал он и пяти шагов, как костер приблизился, словно был живым существом и передвигался на немыслимо быстрых и выносливых ногах. Теперь он был размером с яблоко. Ка-Щи насторожился, но продолжал идти, и тогда огонь снова переместился, словно прыгнул на тысячу шагов в мгновение ока. Ка-Щи замер – ему подумалось, что огонь этот – не от костра, а из пасти дракона, ибо происходило это в столь давние времена, когда встречались еще в этих местах драконы. Но затем увидел Ка-Щи, что это не дракон, а самый настоящий костер, и до этого костра не более тридцати шагов, и у этого костра сидит некто в черном. Хотя лица сидящего не мог разглядеть Ка-Щи, почувствовал он на себе его взгляд, взгляд глаз, горящих в ночи как две желтые звезды.
Приблизившись к костру, Ка-Щи произнес вежливо:
– Мир тебе, демон пустыни.
– Мир и тебе, Ка-Щи, – ответил ему незнакомец в черном. – Садись к моему огню, ибо ночь предстоит холодная. Однако должен тебе сказать, что обознался ты и не демон пустыни перед тобой.
Ка-Щи сел у костра и протянул руку – огонь был настоящим, жарким и жадным. Ка-Щи задумался.
– Раз известно тебе мое имя, – сказал он, поразмыслив, – и среди твоих умений столь удивительное управление огнем, то не зовут ли тебя Абу Мурра, а иначе – Отец Печали?
– Нет, – ответил незнакомец. – Я не Абу Мурра, хотя знаком я с тем, кого называют этим именем.
С этими словами незнакомец сбросил с головы накидку, и Ка-Щи с удивлением узнал лицо сидящего по другую сторону костра.
– Исмаил Исфаханский?! Но разве не умер ты тридцать лет тому назад в Палестинских землях? Неужели?..
– Это просто лицо, – сказал незнакомец, и Ка-Щи понял, что слова эти незнакомец произнес не губами, он произнес их внутри головы Ка-Щи. – У меня должно быть какое-то лицо, так почему бы не взять лицо знаменитого музыканта, к тому же знакомого тебе?
– Но тогда ты…
– Я уже сказал тебе, Ка-Щи, что зовут меня не Абу Мурра. Я не дьявол.
– Кто же ты и зачем подстерегаешь меня в этом пустынном месте?
– Зовут меня Люциус, что означает Сын Зари, и я один из воинства божьего. Тебя же я поджидаю для разговора.
При слове «воинство» рука Ка-Щи потянулась к кинжалу, и Люциус заметил это:
– Для разговора, Ка-Щи, не более. К тому же ты ведь знаешь, что бессмертен, поэтому вряд ли я могу причинить тебе хоть какой-то вред…
– Но если ты один из воинства, то где же само твое воинство? Выжидает в засаде?
– Ты неправильно понял, Ка-Щи. Это не мое воинство, это Его воинство. И оно не выжидает в засаде, оно исполняет Его волю во всех мирах, созданных Им.
– Понятно, – сказал Ка-Щи. – Что до меня, то я исполняю свою собственную волю. Я направляюсь во владения князя Руст ума, чтобы жениться на княжне Джаншат и жить долго и счастливо. У тебя или у твоего повелителя, которого ты зовешь Он, имеются какие-то возражения?
– Возражений у меня нет, но есть вопросы к тебе, Ка-Щи. Во-первых, позволь заметить, что жить ты будешь долго, но что касается счастья – вряд ли. Во-вторых, хочу спросить тебя – зачем ты все это делаешь?
– Делаю что?
– Шираз, Бадахшан, Багдад, Магриб, Иерусалим, Константинополь… Это только за последние десять лет. Я не говорю о том, что было раньше, я не говорю о Заречных землях, я не говорю о Поднебесной империи… Что с тобой происходит, Ка-Щи? Чего ты добиваешься? Все эти женитьбы, все эти несчастные женщины…
– Похоже, ты и вправду из Его воинства, – сказал Ка-Щи. – Раз так много про меня знаешь.
– Я только не знаю, зачем ты это делаешь. Ты был великим воином, Ка-Щи, ты одинаково успешно бился с людьми и демонами, оборотнями и детьми ночи… Если тебе нужна была женщина, ты просто брал ее. Что с тобой произошло, Ка-Щи?
Задумался тогда Ка-Щи, но не потому, что не знал ответа на этот вопрос, а потому, что не знал, стоит ли на него отвечать. Не думал Ка-Щи, что придется ему раскрывать сердце свое перед незнакомцем у костра посреди степи, но в те дни сердце Ка-Щи было переполнено тревогами, и открыть его было просто необходимо, пусть даже и существу с лицом покойного Исмаила Исфаханского.
И сказал тогда Ка-Щи:
– В бессмертии, Люциус, есть свои недостатки. Со временем все начинает повторяться, все начинает надоедать. Мне стало скучно, Люциус. Давным-давно, когда я впервые осознал, кто я есть, а потом понял, что я такой один во всем мире, я решил, что окружен врагами. Я решил, что весь мир против меня, а стало быть, я имею право на войну с этим миром. И я воевал, Люциус, воевал многие века, воевал со всеми расами, что только есть на земле. Я убивал, меня убивали, но потом я начинал все сначала, пока однажды не понял: в этой войне нет смысла. Уничтожая иные расы, я по-прежнему остаюсь один.
– Можешь не продолжать, – задумчиво произнес Люциус. – Ты захотел продолжения рода…
– Я захотел закрепиться на этой земле, пустить в нее корни, потому что на протяжении столетий я был лишь горстью песка, который носит ветер, всего лишь перекати-полем… Я не хочу быть
