– И что случилось потом с той цыганкой? Вы жили долго и счастливо?
– Не совсем. Она умерла при родах.
– Извини. Так ты… Так у тебя…
– Что?
– Столько женщин – и ни одного ребенка? За все время?
– Один, – нехотя проговорил Иннокентий.
– Как? У тебя есть… – Она запнулась. – Почему ты не говорил раньше?
– Я не сказал: у меня есть ребенок. У меня был ребенок. Среди всех женщин, с которыми я был за эти сотни лет, была лишь одна, которая смогла забеременеть, выносить и родить моего ребенка. И она, эта женщина… – Иннокентий вздохнул. – Она убила моего сына. Она знала, что больше всего на свете я хочу этого ребенка, и она убила его.
Неожиданно для самой себя Настя оказалась в роли бесцеремонного любителя копаться в чужих тайнах; конечно же, она не принуждала Иннокентия к откровенности с дулом у виска, но она задала те вопросы, из ответов на которые сложилась мрачная история, легшая теперь Насте в руки непрошеным тяжелым грузом, от которого невозможно было избавиться.
Ей, наверное, стоило в тот миг незамедлительно прошептать: «Извини», потом заткнуть свой рот обеими ладонями, отойти от Иннокентия на безопасное расстояние и в таком состоянии дожидаться автобуса. Если бы Настя увидела на лице Иннокентия хоть малейший признак расстройства, хоть намек на восставшие из- под могильной плиты и взявшие за горло воспоминания, она бы так и сделала. Однако Иннокентий лишь коротко вздохнул и пожал плечами; никаких теней прошлого на лице, никаких закушенных губ, никаких скупых мужских слез.
И Настя сочла возможным спросить:
– Но… почему?
– Когда это случилось, я не хотел слушать объяснения, я просто хотел ее убить. К слову, она и сама не спешила объяснить свои действия. Она просто сделала так, как захотела. Она всегда так делает.
– Ужас… – сказала Настя и в знак сочувствия Иннокентию добавила: – Ужасная женщина.
– Не совсем женщина, – уточнил Иннокентий. – Ну да ты ведь ее знаешь, да? Знаешь эту рыжую стерву, да? Материнские инстинкты – не по ее части.
– Лиза?! Которая Соня?! Которая рыжая?!
– Она самая.
– Так вот почему вы с ней пытались убить друг друга, тогда, во дворе коттеджа…
– Это наш давний ритуал при встречах: я пытаюсь убить ее, она пытается убить меня. Длинная и бестолковая история. Бестолковая, потому что я бессмертен и она вроде бы тоже.
– Филипп Петрович выстрелил в нее раз десять, – вспомнила Настя. – И ей хоть бы хны.
– Она такая, – согласился Иннокентий. – Пули, виселицы, утопления в проруби, яд, динамит… Никто не вправе сказать, что я не пытался. Но…
– Она сгорела.
– Что?
– Когда она напала на меня в придорожном кафе, все кончилось тем, что Филипп Петрович выстрелил в канистру с бензином, а та стояла как раз рядом с Лизой. Она загорелась. По-настоящему. Я видела, и…
Настя едва не сказала «и мне это понравилось». Хотя ей на самом деле понравилось. Это как-то было связано с адским пламенем, неизбежным наказанием зла и тому подобными историями.
– Костер – это хорошо, – одобрительно кивнул Иннокентий. – После костра она долго не может прийти в себя. По крайней мере она долго не показывается на людях, потому что кожа и все такое… Этот Филипп нравится мне все больше и больше. Он знает, как найти подход к Елизавете Прекрасной.
– Ты позвонишь ему? Насчет пальцев?
– Позже. Сначала надо получить долг, чтобы быть готовым моментально исчезнуть из этого города. Филипп Петрович, может, и неплохой мужик, но он работает на Андерсонов, так? Он расскажет про звонок и… – Иннокентий пожал плечами. – Кто их знает, что они придумают.
– Тогда лучше не звонить, – продемонстрировала благоразумие Настя.
– Я должен забрать свое, – твердо сказал Иннокентий, глядя на приближающийся автобус. – Если разбрасываться частями тела, то можно и вообще потерять самого себя.
Кому-то могло показаться странным, что настоящую Прагу Настя увидела на восьмой день проживания в городе, но только не самой Насте. Они вылезли из автобуса возле какого-то рынка, а потом пошли пешком к месту встречи. Иннокентий целеустремленно шагал по мощеным улочкам, то и дело дергая Настю за руку, чтобы та не отстала, засматриваясь на дома и памятники.
– Не изображай из себя туристку, – ворчал Иннокентий. – У нас здесь дела…
– Я первый раз в Праге, могу я хотя бы осмотреться…
– Город как город. Много склеенных друг с другом камней. Ничего особенного.
– Для тебя, может быть, ничего особенного, а для… А вот это что за башня? Как она называется?
– Неважно, как она называется, важно, что лететь с нее вниз головой – очень неприятно.
– Тебе приходилось?
