биться вообще, и, что самое интересное, мир этого не заметит. Вот это я считаю странным, Армандо.
– У вас еще будет время обсудить эти глубокие мысли с дознавателем.
– Ко мне пришлют дознавателя?
– Совершенно верно. Амбер Андерсон отдала необходимые распоряжения.
– Амбер Андерсон, – вздохнул Иннокентий. – Так это она заинтересовалась мной… А я-то надеялся, что меня закинули в самолет случайно, вместе с прочим багажом…
– В мире мало случайных совпадений. И твой случай – не из этого малого числа.
– Согласен. Тебя ведь тоже неслучайно приставили к ней, – Иннокентий качнул головой в сторону спящей Насти.
– Меня назначил Смайли.
– Да, конечно. Он выбрал тебя, потому что знает…
– Что он знает?
– Что в случае необходимости ты сможешь ее убить. У тебя есть опыт, Армандо. Правда?
– В случае необходимости я смогу убить даже тебя.
– Вы все только обещаете, – вздохнул Иннокентий. – Только обещаете…
Утром второго дня Настю накрыла депрессия. Она ухватила ее настолько по-хозяйски цепко, что Настя заскучала по Монаховой, по университетскому общежитию, по обеденным перерывам в магазине женской одежды, где она подрабатывала несколько месяцев…
Наверное, это было чрезвычайно глупо – лежать в огромной постели шикарного гостиничного номера шикарной гостиницы посреди шикарной европейской столицы, будучи при этом личной гостьей королевской семьи, и чувствовать себя глубоко несчастной. Однако Настя чувствовала себя именно так. Она немного поплакала, но это не помогло; нужно было выговориться и услышать в ответ нечто утешительное, некую гарантию, что все будет хорошо, что ее утренняя тоска – результат авиаперелета, смены часовых поясов, незнакомой обстановки и еще миллиона разных мелочей, которые вскоре перестанут иметь какое-либо значение.
Поскольку вокруг не было никого, кто бы мог эти слова произнести, Настя решила сама сказать это, сначала про себя, потом вслух. Звучало неубедительно. Тогда Настя подумала, что надо записать эту утешительную речь на бумаге, а потом попросить, чтобы ее прочитал вслух кто-то авторитетный – типа Армандо или Смайли, а лучше, чтобы сам король Утер, отец Дениса. Хотя, наверное, это было бы уже наглостью с ее стороны.
Часы на прикроватном столике показывали начало двенадцатого, когда депрессия тактично уступила место легкому беспокойству: если она особый гость королевской семьи, специально привезенный чартерным рейсом бог знает откуда, если она – как ни странно это звучит – без пяти минут невеста наследника престола, то почему тогда молчит телефон и никто не стучит в дверь? Она что, никому не нужна? Ее привезли в Лионею, чтобы она валялась в постели сутки напролет? Про нее забыли?!
Почему-то при этом Насте сразу вспомнилась Амбер Андерсон, брошенное ею в аэропорту: «Зачем ты привез ее с собой?» Тут наверняка дело было не только в личной неприязни – хотя откуда было ей взяться, они с Амбер ведь даже не перекинулись парой слов, – тут наверняка были замешаны какие-то более сложные вещи, типа придворных интриг и тому подобной ерунды, которые неплохо смотрятся на страницах исторических романов, но если сама оказываешься посреди этой фигни… Ой-ой-ой.
Депрессия любезно вернулась, и Настя поспешно натянула одеяло на голову, продолжая следовать череде пугающих мыслей. Наверняка у них тут в Лионее тысячелетние традиции плетения интриг и заговоров вокруг королевского престола, и Амбер, несомненный ас в этих делах, думает о Насте как о расчетливой стерве, которая коварно обольстила Дениса и таким образом попыталась затесаться в славную династию Андерсонов. Хм-м-м… Мысль о себе как о коварной соблазнительнице внезапно согрела Настино самолюбие. Мысль о себе как о расчетливой стерве была не столь вдохновляющей, но все равно лучше, чем