— Айвен, милый, посмотри-ка внимательно вокруг.
Она произнесла это таким особенным, с хрипотцой, голосом, и даже обернулась с водительского места, чтобы изучить мою реакцию.
Я послушно повернулся к окну, но в серых, быстро сгущающихся сумерках мне было ясно лишь одно обстоятельство — мы едем по большому полю, заросшему кустарником и травой.
— Это Пулковская пустошь, коллеги, — торжественно сообщил всем Бжезинский, сверяясь с картой в коммуникаторе, а потом, посмотрев на Марту, добавил, осененный внезапной догадкой: — А не здесь ли, коллега Айвен, вас обнаружила экспедиция доктора Байдена?
— Кто еще кого обнаружил, — ответил я, изо всех сил стараясь не раздражаться.
Бжезинский постоянно дает понять, что я самонадеянный малообразованный выскочка, в то время как он выходец из старейшей в Европе академической семьи.
Марта резко крутанула руль, объезжая какое-то препятствие, и мы услышали сначала громкий скрежет, а потом хруст. Джип пару раз дернулся и замер на месте, недовольно ворча старинным бензиновым мотором.
— Черт побери! Вот и не верь после этого в совпадения! — весело закричала нам Марта, с готовностью бросая руль и выпрыгивая наружу.
Она так обрадовалась поломке, что я заподозрил ее в каком-то умысле.
Я открыл свою дверь и тоже вышел наружу. Свежий вечерний ветерок обдал меня холодом, и я поплотнее застегнул молнию на комбинезоне. Зато Марта, напротив, расстегнула на себе куртку, потянулась и пошло подмигнула мне, указывая на серую траву под нашими ногами:
— Ты хотя бы помнишь, что у нас тут тогда случилось, милый? Подумать только — десять лет назад, а я помню все, как вчера!
За меня ответил Бжезинский, выбравшийся из машины с другой стороны:
— Лучше всех эту встречу запомнил доктор Байден. Все-таки не в каждой этнографической экспедиции тебе выбивает глаз твой будущий лучший ученик.
Марта удержала меня от грубого ответа, сделав шаг навстречу и прикрыв мне рот теплой ладонью.
— Не обращай внимания. Коллеге просто завидно, — громко сообщила она и прижалась ко мне всем телом.
Бжезинский молча удалился от машины к ближайшим кустам, на ходу расстегивая ширинку, и Марта, пользуясь оказией, прижалась ко мне еще крепче.
— Ты помнишь? — снова повторила она.
Я помнил, но делать это с Мартой здесь желания у меня не было. Чувство смутной тревоги, внезапно проявившись, теперь не отпускало меня, и я пристально вглядывался в черно-серые заросли у Марты за спиной, выискивая источник угрозы.
— Да тут почти никого не осталось, ты же знаешь, — нетерпеливо бросила Марта. — Последний массовый исход из сектора 15А был еще зимой, после нападения южных племен. Ну, хочешь, посмотрим локализацию мишеней в округе?
Я кивнул, лишь бы она от меня отвязалась, и мы вернулись в машину посмотреть на большом экране на яркие огоньки радиометок, которые наивные аборигены таскали на себе в качестве талисманов.
Этнографам в Заповеднике постоянно приходится поддерживать культ Всемогущего Глонаса, приплачивая Верховным Патриархам консервами, чипсами и прочей ерундой, зато абориген без радиометки теперь невозможен, как раньше невозможен был человек без креста или других амулетов.
Огоньков на карте оказалось немного, и я с грустью подумал, что еще пять лет назад их было как минимум вдвое больше. Что бы мы ни делали, как бы их ни подкармливали, ни прививали и ни обхаживали, они все равно вымирают. Причем, что обиднее всего, много чаще аборигены гибнут в ходе междоусобных стычек, чем от болезней или недоедания. И ведь оружие у них изъяли полностью, оставив только маломощную пневматику да рогатки для охоты — но нет, находят способы продырявить ближнего своего или лишить его жизни иным варварским способом.
Тут я вспомнил, как сам десять лет назад варварски продырявил правый глаз доктору Байдену, и тяжело вздохнул.
— Слушай, а ведь ты прав, есть тут рядом автохтоны![3] — вдруг сообщила Марта, тыча холеным ногтем в центр карты, где алели плотной кучкой красненькие точки и зеленели два пятнышка. — Вот группа, смотри, человек тридцать, с двумя доминантными самцами. Совсем рядом, километров пять отсюда. Сходим, поснимаем, а? У меня диссер как раз про двухполюсные группы, когда еще случай представится?
Вот в этом она вся — еще минуту назад думала исключительно о соитии, а теперь вот потянуло вздорную дамочку на научную работу.
— А что с машиной? — спросил я в наивной попытке потянуть время. Идти на ночь глядя черт знает куда мне не хотелось.
— С машиной кранты, — весело ответила Марта. — Помпа полетела. Знаешь, что такое помпа?
Что такое помпа, я не знал. Я вообще очень плохо знаю эти старинные бензиновые автомобили — сейчас всюду водородные дизели да электрокары, у них под капотом как-то все намного проще устроено. После изобретения токийских каталитиков, расщепляющих воду почти без затрат энергии, бензиновые аппараты в Европе запрещены. Исключениями стали Заповедник — для пущей аутентичности — да несколько стран Ближнего Востока, которым просто некуда девать свою нефть в таких объемах даже по два доллара за баррель. В России и Латинской Америке добывать нефть стало вообще нерентабельно и там все остановилось само собой. А потом все само собой и развалилось.
— Пошли, — Марта вылезла из машины и яростно хлопнула дверцей, чтоб я, значит, не задерживался.
Я вздохнул, кряхтя, прицепил на бок дежурный парализатор и тоже выбрался наружу.
Бжезинский сидел прямо на земле, привалившись спиной к теплому боку машины, и дремал, но, когда мы пошли прочь, он проснулся и не удержался от колкости мне вслед:
— Коллега Айвен, вы уж там не подкачайте!
Мне пришло в голову, что Бжезинский может настучать на нас с Мартой в Комиссию по этике.
— Мы идем снимать двухполюсную группу, — буркнул я в сторону, а Марта на глазах у профессора торжественно пристегнула наплечную камеру.
Бжезинский криво усмехнулся и закрыл глаза — чтоб, значит, не видеть наших лживых развратных физиономий.
— На северо-северо-запад, — показала мне Марта, и мы пошли бодрым шагом, старательно вглядываясь в бледную подсветку инфракрасных очков и все равно спотыкаясь на неровных стыках бетонных плит.
Мы прошли в полном молчании километра три, и Марта ни разу не сделала даже попытки приблизиться ко мне. Она была полностью поглощена голографической картой, которую то и дело разворачивала перед собой, уточняя маршрут и цели.
К финалу нашего путешествия я даже начал испытывать некоторое разочарование — дались ей эти доминантные самцы — когда я, первым выйдя на лесную опушку, вдруг увидел всю группу. Четыре женщины в цветастых сарафанах и около двух десятков мужчин в праздничных камзолах расположились вокруг странного вида телеги — на ней было смонтировано нечто вроде комода, увенчанного куполом, который, в свою очередь, завершался мощной спутниковой радиоантенной. На заднем плане виднелись несколько глинобитных хижин и подсвеченный факелом вход в общинную землянку.
Нас аборигены не видели — сумерки уже превратились в полноценную ночь, а снабжать население Заповедника инфракрасными очками запрещалось категорически, под страхом уголовного преследования.
Мне уже десятки раз доводилось возвращаться в родные края, но каждый раз, завидев своих земляков, я первые несколько минут переживал настоящее раздвоение сознания. Вот и сейчас я смотрел на этих нелепых людей в поразительно ярких даже в инфракрасном свете одеждах, а видел собрание уважаемого деревенского актива возле передвижной Церкви Космических Инноваций, на алтаре которой сейчас выступал Представитель Патриарха по Северному округу.
