Ботинки оказались чужие, на пару размеров больше, чем нужно, и лишь благодаря поддержке Армандо Настя смогла выбраться из комнаты. Через коридор он вывел ее на террасу, и Настя сначала зажмурилась, а потом открыла глаза и увидела, что выход действительно есть, по крайней мере, выход из темных стен. Она увидела, что за пределами холодных комнат и ночных кошмаров все так же существует другой мир, по- хорошему неизменный. Солнечный свет плясал на метровых залежах снега, горы упирались вершинами в небо, воздух слегка обжигал гортань, но это была приятная боль, как будто лекарственные горные ароматы убивали все вредное и нехорошее, что притащила с собой Настя из нижнего мира, мира городов, асфальта, автомобилей…
А также мира заговоров, ультиматумов и никому не нужных поединков с эгоистичными вампирами. Глядя отсюда, с террасы затерянного в горах старого дома, обнаружить в последних лионейских событиях здравый смысл было еще сложнее.
– Что это за место? – спросила Настя, когда шестеро выживших собрались в большой комнате на первом этаже.
– Это ее дом, – ответил Давид. Он пострадал меньше всех, а точнее, не пострадал вовсе. Сам он считал иначе, втихую скорбя о потере любимых солнцезащитных очков, но не решаясь даже в шутку заявить об этом вслух, ибо Бернар потерял еще двоих бойцов, а сам отделался переломом руки. У Армандо была разбита голова, а из всего отряда Гарджели-младшего остались лишь двое, один человек и один вампир.
В итоге, второй поход за Елизаветой стоил жизни семерым. Бернар поминал этих семерых уже вторые сутки, так что за столом сидел скорее не Лионейский офицер, а его пьяная телесная оболочка.
– Ее дом? Чей – ее?
– Елизаветы, – пояснил Давид. – Она купила себе этот дом, наняла слуг из местных… Думала найти здесь приют. Тихую гавань. Хотя бы на время.
– Откуда ты это знаешь?
– Когда мы нашли этот дом и стали его обыскивать, в подвале обнаружился один из ее слуг. Последний. Единственный, кому удалось спастись. Тощий, как скелет, и перепуганный, как… Как не знаю что. Он кое-что рассказал…
Насте потом показали этого слугу, и она подумала, что помимо слов «тощий» и «перепуганный» стоило добавить «с безумным взглядом», хотя какой еще мог быть взгляд у человека, несколько месяцев прятавшегося в холодном подвале и питавшегося мышами, жуками, мхом, а под конец сгрызшего до костей свои собственные пальцы. Он не пытался бежать, потому что бежать ему было некуда – ближайшие поселения Елизавета употребила в первую очередь, а потом дни и ночи напролет бродила по округе в поисках пищи. Их обоих, и госпожу, и слугу, раздирал жуткий голод, и оба они к моменту появления отряда Насти и Давида Гарджели балансировали на грани, отделяющей жизнь от смерти. Но если судьба слуги никого в этом мире не интересовала и ему полагалось незаметно сдохнуть в подвале, то с Елизаветой все было гораздо сложнее, ибо обнаружились заинтересованные лица…
По крайней мере, одно.
– Я еще не совсем пришла в себя, – сказала Настя, разгрызая крекер из сухого пайка. – Так что чуть помедленнее, Давид. Не все такие умные, как ты.
– Ладно, – сказал Давид.
– Ладно, – сказал Бернар, громко рыгнул и упал лицом на стол.
Давид дотронулся до его шеи и с глубокомысленным видом произнес:
– Думаю, будет жить.
– Давид, – напомнила о себе и о своей просьбе Настя. – Начни сначала.
Начало, по мнению Давида Гарджели, выглядело так. Леонард, как и все люди с грандиозными планами, был слегка не в себе. Леонардово «слегка» заключалось в том, что прежде чем создавать новую идеальную расу, нужно досконально ознакомиться с трудами предшественников. То есть отыскать, препарировать и изучить все разновидности божьих тварей, населяющих эту планету. Другим его пунктиком, очевидно, было наследие расы демонов, но сейчас речь шла не об этом.
Поскольку Елизавета Прекрасная, она же Спящая ведьма юга, она же Рыжая Соня, она же обладательница еще бог знает скольких разных имен и прозвищ, была весьма заметным и оригинальным божьим творением, она присутствовала в Лео-нардовых списках, а значит, рано или поздно должна была попасть ему в руки. При этом Леонард понимал, что Елизавета – дама весьма своеобразная, удержать ее на достаточный срок будет сложно, и уж совсем маловероятно, что она позволит себя препарировать и изучать свое строение. Поэтому Леонард применил особый подход, сделав Елизавету не подопытным кроликом, но союзником, используя высокомерно-потребительское отношение Елизаветы к роду человеческому, а также ее заветное желание извести Иннокентия. Краткосрочный роман с Покровским, который тогда служил у Леонарда, тоже пришелся к месту и ко времени.
Однако потом случилось неизбежное – Елизавете надоело. Где-то в начале прошлого лета она недовольно скривила ротик и сообщила Леонарду, что намерена покинуть его и гулять, как и раньше, – сама по себе. Леонард то ли не мог, то ли не хотел ее удерживать, а потому согласился. Елизавета получила щедрое выходное пособие, на которое и был куплен домик в горах. Другим прощальным подарком Леонарда стало средство для убийства Иннокентия. Что именно это было – оставалось только догадываться, но догадываться стоило и о кое-чем другом: о происхождении этого средства, этого лекарства от бессмертия. Иннокентий находился во власти Леонарда слишком короткий срок, чтобы его исследовали должным образом, а значит, смертоносное средство было получено иным путем, и таким иным путем могла быть только сама Елизавета.
Со своим обычным легкомыслием – а иначе говоря, с привычкой к бессмертию – Елизавета могла и не сообразить, что способ убить Иннокентия одновременно являлся и способом убить и ее саму. Она приняла дары Леонарда, исполнила свою давнюю мечту, то есть избавилась от Иннокентия, и отправилась в только что приобретенную горную резиденцию, надеясь на тихую спокойную жизнь. Она даже наняла прислугу и заплатила прислуге жалованье, что доказывает ее изначально вполне миролюбивые намерения. Зачем платить тому, кого ты собираешься выпить завтра или на следующей неделе? Получается, что питаться прислугой она не собиралась. Поначалу.
А потом пришла болезнь. Возможно, у нее были и другие проявления, но главным симптомом оказался неодолимый голод, вскоре лишивший Елизавету самоконтроля и чувства самосохранения. Она не могла отправиться за едой в большой город, потому что ей не хватало терпения и не хватало сил – она должна была убивать постоянно, питаться чаще в несколько раз, а хватало выпитых жизненных сил ненадолго.
