Харальд задумался — уж слишком необычным показалось ему предложение незнакомца, но задумался лишь на мгновение, после чего кивнул:
— По рукам. Как, кстати, твое имя?
— Меня кличут святым Иудой из Кариота, — ответил монах.
— Странное имя, — сказал Харальд, что, впрочем, не имело для него особого значения. Конунг нежно погладил свой покрытый зазубринами меч, прозванный Свафниром[4], и спросил: — Как я возьму город?
— Просто, — улыбнулся монах и, сияя улыбкой, поведал конунгу свой план.
А он был действительно гениален и прост.
Уже на рассвете нового дня к вратам города прибыл норманнский вестник, известивший, что ночью Харальду явился Бог, повелевший покаяться и принять крещение. После недолгих колебаний епископ решился выйти за ворота, и его с почетом провели в лагерь варягов. Харальд почтительно облобызал холеную длань гостя и был обращен в истинную веру. Горожане ликовали, полагая, что избавились от напасти, и кричали о чуде.
— Чудо! Чудо! — твердили они. — Чудо спасло нас, остановив падающую на город звезду разорения!
Так прошел целый день, полный надежд и ликования.
А еще через день Харальд почувствовал приближение смерти. И вновь поскакал вестник к вратам города, чтобы сообщить последнюю волю умирающего. Новообращенный брат желал, чтобы его причастили в городском храме.
Надо ли говорить, что жители города призадумались? У них были все основания не доверять Харальду. Но отказать умирающему в последней милости было бы верхом неприличия. Горожане дали согласие впустить в город повозку с больным, которого должны были сопровождать лишь десять самых близких ему людей. Всем остальным норманнам было велено оставаться за стенами. Что ж, Харальд не стал спорить, хотя подобное недоверие и оскорбляло его честь. Он был слишком слаб, чтобы спорить. Опираясь на руки друзей, Харальд улегся на дно повозки, сплошь покрытое шкурами, и печальная процессия двинулась в путь. Люди Харальда шли без оружия, что как нельзя лучше показывало их мирные намерения, лица их выражали такую глубокую печаль, что растрогалась даже стража, столпившаяся в воротах. Воины посторонились, пропуская скорбный кортеж. Едва лишь повозка оказалась за стеной, как Харальд улыбнулся всем своим иссеченным шрамами лицом. Он легко спрыгнул на землю, и в руке его блеснул меч, вонзившийся в горло ближайшего стражника. Спутники конунга дружно схватились за мечи и щиты, спрятанные под шкурами, и завязали бой. Дружина, провожавшая своего предводителя в последний путь, тотчас же расправила стальные крылья и устремилась на подмогу крохотному передовому отряду, с трудом державшемуся под натиском стражи. Надо ли говорить, что и этот бой Харальд выиграл? Надо ли говорить, что и этот город пал? Норманны получили заслуженную добычу: и золото, и каменья, и прекрасных дев. Монах же получил свое копье. Он вошел в город вместе с воинами и наравне с ними орудовал мечом, чья рукоять удивительно напоминала крест. Потом монах исчез, а когда Харальд увидел его вновь, в руке его было копье.
— Прощай, король! — крикнул монах, и белая улыбка горела на его залитом чужой кровью лице. — Я взял свою плату.
— Возьми еще что-нибудь! — предложил Харальд.
— Нет, этого мне достаточно.
Конунг загородил монаху путь, подозревая некий тайный умысел — уж больно странную награду выторговал себе монах.
— Ты уверен, Иуда из Кариота?
— Да, король! — ответил монах, твердо встречая взор Харальда.
— Я не король, я конунг, — поправил норманн.
— Ты будешь им. Если поспешишь. Тебя ждут родные края.
Харальд задумался. Его и впрямь ждали родные края.
— А кем будешь ты, монах? — зачем-то спросил он.
— Королем над королями! — белозубо улыбнувшись, ответил монах.
— Так не бывает! Стать королем над королями может лишь тот, кто крепко держит в руке меч!
Монах хотел ответить, но не успел, потому что из ближайшего проулка выкатился клубок намертво сцепившихся норманнов и горожан. Позабыв про монаха, Харальд бросился в гущу свалки. Когда же его меч поверг на землю последнего из врагов, конунг обнаружил, что монах исчез. А вместе с ним исчезло и копье, которое стоило больше любого меча, даже больше меча самого Одина. Одним словом, то самое копье.
Монах исчез, а Харальд, прозванный с сего дня Суровым, продолжил свой славный путь воина. Он вернулся с добычей в Константинополь, откуда отправился в новый поход — в Палестину. С крохотной дружиной он совершил то, что не удалось даже могущественным королям, ведшим за собою сотни полков. Он очистил от магометан Палестину, занял Иерусалим и дошел до Иордана, в водах которого омыл истомленное зноем тело.
Настало время возвращаться в родные края — там правил малолетний племянник Харальда, Магнус, ставший игрушкой в руках ярлов, и пора ему было потесниться на троне. Но императрица Зоя не желала расставаться ни с любовником, ни с доблестным воителем, она обвинила Харальда в том, что он присвоил часть добычи, и бросила его в темницу. Возможно, обвинение и не было огульным, так как вряд ли Харальд мог рассчитывать на теплый прием в Норвегии, не будь у него богатой казны. Но каяться и вымаливать себе прощение гордый викинг не собирался. Он бежал, а заодно поджег портовые склады, чтобы пламя пожара освещало путь героям, уплывающим в неизвестность ночи.
Харальд вернулся на Русь, где его радушно встретил Ярослав, отдавший отважному конунгу в жены любимую дщерь свою Елизавету. Затем Харальд вернулся на родину, где стал править вместе с Магнусом, а после смерти племянника был провозглашен единовластным королем. Все десять лет правления Харальда прошли в непрерывных войнах с датчанами. Удача чаще сопутствовала отважному королю, нежели отворачивалась от него. Он наголову разгромил флот своего врага Свена II, короля датского, после чего Дания признала независимость Норвегии. А затем Харальд решил, что пришла пора завоевать весь мир, и начал с Англии. Он набрал большое войско, вооружил его и снабдил всем необходимым. У воинов Харальда было все — отвага, сила, крепкие мечи и отливающие серебряным блеском щиты. Не было лишь одного — копья, которое возносит над королями, того самого копья… Но Харальд не подозревал об этом.
В конце лета 1066 года норвежцы отправились на запад и высадились на побережье Англии. В первом сражении удача сопутствовала Харальду, и его дружина наголову разбила вражеское войско у местечка Фулфорд. Но наступил роковой день, 25 сентября, когда сошлись на поле близ Станфордского моста дружины Харальда Сурового и правителя Англии Харальда сына Гудини. Бой был жесток и кровав. В самый разгар его вражеская стрела пробила шею Харальда, и тот пал, обливаясь кровью. Утратившие отвагу норвежцы бежали с поля битвы, но к брегам Англии уже спешили ладьи другого удачливого норманна — Вильгельма, которому назначено было судьбой через несколько дней сменить свое презрительное прозвище Незаконнорожденный на славное Завоеватель. Но эпоха Вильгельма еще не наступила, хотя эпоха Харальда уже кончалась. И странен был ее финал.
Сквозь смертельную пелену, застилающую взор, к Харальду явился монах, назвавшийся некогда Иудой из Кариота. И монах дал ответ, не услышанный Харальдом прежде.
— Почему же? — белозубо улыбнулся монах. — Иногда достаточно копья. При условии, что это то самое копье!
То самое копье…
Несмотря на то что с приходом весны в благословенную землю Ханаана дневное солнце начинает дышать жаром, ночи в эту пору еще прохладны. Прошедшая тоже не была исключением. Она принесла сырость и промозглость, на стенах и крышах домов проступили темные полосы влаги, на яркой зелени слезинками осела роса.
Центурион Гай Лонгин зябко поежился. Вообще-то он был покуда триарием и звался Гаем Кассием Лонгином, но ему вот-вот должны были присвоить звание центуриона, а родовое имя Кассий он отвергал,
