что ему звонила. Непросто совсем сейчас человека похоронить. Набегаешься так, что сам умирать не захочешь потому только, что близких своих пожалеешь, прости господи за такое кощунство.
Она быстро взбежала на крыльцо, открыла дверь и вошла в прихожую. Тут же высыпали ей навстречу из гостиной московские племянники и запрыгали вокруг, радостно дергая за руки, за сумку, за полы пальто. Вслед за ними вылетела и бросилась к ней на шею Варвара, закружила ее радостно в объятиях:
– Лиза! Ну наконец-то! Ты где так долго ходишь? Я уж звонить хотела, да твоя фрекен Бок не велела – у нее, говорит, и без вас тут проблем хватает.
«Фрекен Бок» в лице сердито надутой Татьяны выглянула из кухни вместе с зажатым в руке половником, молча попробовала из него свое варево и снова озабоченно скрылась на кухне, продемонстрировав Лизе тем самым свое недовольство по поводу прибытия неожиданных гостей. То есть она, мол, тоже рада, конечно, но с другой стороны – их же всех кормить-поить надо.
– Лиза, это ничего, что я без предупреждения? Мне помнится, мы с тобой так и договаривались всегда. Чего-то захотелось вдруг свалиться вот так, сюрпризом, как снег на голову. Я ж не знала, что у тебя тут такие изменения. Ты мне потом все-все сама расскажешь, ладно? Я уж не стала ни о чем Татьяну твою спрашивать. А то она мне про чьи-то похороны толковать начала, про Лёню твоего всякие ужасы рассказывать…
– Конечно, расскажу, Варенька! – прижалась щекой к ее щеке Лиза. – И молодец, что приехала! Только ведь у нас тут ветрянка, а ты с детьми.
– Да я уж поняла… Ну что делать? Не разворачиваться же обратно в аэропорт с порога! Может, пронесет? А чьи у вас дети живут, Лиза? Я так и не поняла. Такие забавные близняшки.
– Потом, все потом, Варенька!
Лиза торопливо разделась и, подхватив на руки маленького Варвариного Ванюшку, приковылявшего к ним в прихожую, быстро пошла с ним в гостиную, где уже царил полный беспорядок. Глеб и Борис, счастливо визжа, носились за шестилетним Артемом, все сшибая на своем пути, а Вовка, старший, вовсю подпевал, подпрыгивая в кресле, тому самому рок-музыканту, голос которого услышала Лиза, въезжая во двор.
– Вовк! Ну оглохнуть же можно! Сделай потише! – скорее жестами, чем голосом, приказала Варвара сыну. Лиза, махнув ей рукой, достала с полки наушники и водрузила их торжественно на голову мальчишке, переключив звук именно туда. Вовка мотнул головой удовлетворенно и с еще большим воодушевлением задергался в кресле, показав оттуда два выставленных вверх больших пальца.
Тут же ей в ноги бросились радостно и громко визжащие Борис и Глеб. Передав Ванюшку на руки Вареньке, она наклонилась к ним, сгребла в охапку и расцеловала в разукрашенные зеленкой мордашки, поочередно прижимая к себе то одного, то другого, отчего глаза кузины удивленно полезли на лоб. Но она тут же опомнилась и привела лицо в порядок. Потому что была, как и Лиза, девушкой воспитанной, то есть умела быстро скрывать самую первую правдивую эмоцию. Очень хорошая привычка для воспитанного человека. Пусть хоть какие чудеса перед тобой происходят, а все равно не удивляйся.
– Варенька, вы уже ужинали? Татьяна детей кормила? – спросила Лиза, поднимая к ней озабоченное лицо.
– Да кормила, кормила! Три раза уже кормила! Такую обжираловку нам устроила, что не приведи господи! Все так вкусно, сытно и натурально, что я сама себя буквально за уши от тарелки с борщом отрывала! И как ты не поправляешься на таких харчах? Удивительно просто!
– И не говори, милая! – неожиданно поддержала ее вышедшая из кухни Татьяна. – Кормлю-кормлю, а все не в коня овес! Ну, прынц-то Лизаветин, понятно, отчего худой – он и не ест ничего практически. Все музыку свою только наяривает. А вот Лизавета моя почему никак мяса нагулять не может, не пойму.
– Успокойся, Тань, – засмеялась в ответ Лиза, – опять завела свою жалостную песню? Не надо никакого такого мяса! Лишнее оно!
– Ну как же это лишнее-то? Что ж это за баба такая, если мужику даже и подержаться не за что? Хотя, может, прынцу твоему такие как раз и глянутся…
– Я так понимаю, прынц у нас по-прежнему на сегодняшний день Лёня, да? – на всякий случай уточнила Варенька, задумчиво глядя на пробегающих мимо близнецов. – А то кто ж вас поймет. Может, вы их, прынцев своих, нынче менять решили как перчатки…
– Ну а кто ж еще-то? – удивленно уставилась Татьяна. – Он самый и есть.
– А дети чьи? – тихо спросила Варя у Лизы.
– Дак я ж толковала уже тебе, экая ты непонятливая! – в сердцах махнула рукой Татьяна. – Дети той самой женщины, которую он завтра хоронить будет!
– Так, тихо! – шикнула на нее Лиза, испуганно оглянувшись на близнецов. И, обернувшись к сестре, тихо добавила: – Потом, Варенька, потом.
Они с огромным трудом растолкали всю шумящую и кричащую, разгоряченную беготней детскую компанию по спальням. Лиза, как всегда, продолжила свою бесконечную историю про подвиги новоявленного в сказочном царстве юриста Ивана-царевича, победившего в честном судебном разбирательстве лукавого Змея Горыныча. История эта занимательная со временем обрастала все новыми подробностями, в которых постоянно менялись то истцы, то ответчики, но в конце концов на каждом новом этапе победу одерживал, конечно же, добрейший и умнейший Иван-царевич. Судьи в этой сказке были умными и справедливыми, мзду не брали, справедливость торжествовала напропалую. Борис и Глеб слушали ее с большим удовольствием, по ходу дела с самого раннего возраста набираясь необходимого и бесценного жизненного опыта. А что? Бывает, в детском ясном подсознании многие вещи укладываются довольно-таки плотненько и надолго, чтобы потом всплыть нужной информацией в трудную минуту.
А вот у Вареньки был свой метод укладывания детей спать. Можно сказать, эксклюзивно-телесный. И назывался он «покарябать на ночь спинку». Без этого «карябания», то есть легкого поцарапывания спинок длинными красивыми ногтями, не засыпали ни Ванюшка, ни Артемка. Даже пятнадцатилетний Вовка иногда просил мать так же «покарябать» свою здоровенную, мужицкую почти спину и мурлыкал при этом, как маленький, мгновенно и крепко засыпая.
Встретились они в гостиной довольно поздно. Татьяна успела и в порядок все привести после детского устроенного погрома, и камин растопить, и чаю хорошего с травами для них заварить. И даже – о, чудо! – проявила невиданные чудеса деликатности, объявив им торжественно и многозначительно:
– Ну ладно, девки, вы тут беседовайте себе на здоровье, а я спать пойду. Прынцу сама дверь откроешь, Лизавета. И ужином накормишь. Я там оставила все на столе.
– Спасибо, Тань. Спасибо, умница ты моя. И что б я без тебя делала? – растроганно поблагодарила ее Лиза. – Иди, отдыхай, душа моя.
– Да, кузина, и впрямь тебе повезло с такой вот фрекен, – завистливо вздохнула Варенька, когда Татьяна, с достоинством приняв Лизину благодарность, удалилась из комнаты. – Мне б такую.
Она еще раз вздохнула, отпила из своей чашки и, отвалившись на спинку кресла, решительно приказала:
– Ну, теперь рассказывай! И все по порядку, ничего не упуская. А то знаю тебя – начнешь сейчас четкий прагматизм разводить – первое, да второе, да третье…
– Да какой уж там прагматизм, Варенька. Что ты…
Вздохнув, Лиза начала рассказывать, вслух проговаривать словами все то, что случилось с ней за последнее, такое короткое и такое бесконечно текущее время. Как будто день за год! Вот же удивительно, как могут перевернуть человека наизнанку всего лишь несколько коротких жизненных дней, разделивших судьбу четкой границей: такой она был «до», а такой стала «после». Варя с удивлением слушала свою умную, циничную и дьявольски изворотливую в делах кузину и не верила ушам. Чтоб Лиза, еще и в ущерб себе, любимой, каких-то там детей в дом взяла? Да и не просто так, а детей соперницы? Той самой, к которой любимый муж ушел? А теперь, получается, еще и усыновить их решила? Нет, это и не смешно даже. И тем не менее это было действительно так, и было невероятно…
– И все-таки я не понимаю, Лиза. Как он посмел, Лёня твой, вообще такое вытворить? Мне всегда казалось, он тебя любил.
– Да в том-то и дело, Варенька, что любил! Я думаю, и сейчас любит. Просто он так самоутвердиться захотел, может быть? Она же, Алина эта, несчастная такая была, с детства сердечница, да еще и с двумя детьми на руках. Вот он и решил необходимость свою проявить. Принести, так сказать, себя в жертву.
