будто ждала. Чего ждать-то? Или кого? Этого, с грустно-пронзительными глазами, что ли? Да кому ты нужна, старая шансонетка… А все равно досадно. Получилось — для него пела, а он… Хоть бы подошел, сказал чего ради приличия…
И содрогнулась от стыдобы мыслей. А может, от холода, остудившего разгоряченную голову. Натянула капюшон, усмехнулась сама себе — иди уж домой под руку со своей досадой… Смешно, ей-богу, еще и досадовать!
А на улице-то, надо же, действительно подморозило. Воздух острый, студеный, крепкий. И лужи покрылись тонкой корочкой льда, и под ногами скользко — как бы не грохнуться в своем светлом пальто… Ноги-то до сих пор дрожат, и отходняк во всем теле, какой бывает после тяжелой физической работы.
Подморозило, а снега все равно нет. Когда ж он основательно выпадет, окаянный? А впрочем, какая разница… Чего она к этому снегу ожиданием привязалась? Когда выпадет, ей уж не до него будет. Из окна больничной палаты все одно — что снег, что дождь, что грозы с молниями…
Вот опять, опять она! Сказано же себе — не думать! Всю неделю — не думать, не думать! Соберись, Анька, тряпка! Пой, ласточка, пой… Не порть сама себе праздник…
Ну вот. Поскользнулась-таки, чуть не упала. Взмахнула некрасиво рукой, пытаясь удержать равновесие, еще и взвизгнула смешно, по-девчоночьи. Даже не поняла сразу, что ее от падения удержало… Чья-то цепкая рука ухватила за предплечье, как спасение свыше. Оглянулась — он… Тот самый, из кафе… Следом за ней шел, что ли?
— Осторожно, не упадите… Скользко…
— Ой, спасибо. Если б не вы, я бы точно упала.
— Вот видите, как я хорошо пригодился. Давайте уж до конца пригожусь — до дому вас доведу, иначе обязательно упадете. Держитесь…
И по-свойски подставил локоть, будто не сомневаясь, что она тут же за него ухватится. Впрочем, она и не собиралась протестовать-отказываться… Наоборот, вспыхнуло внутри приятной искоркой что-то вроде маленького торжества — ага, значит, он просто сзади шел! А подойти, наверное, стеснялся! Ага, ага!
— Заодно по дороге и комплиментов вам наговорю, не возражаете?
— Нет, не возражаю. Давайте, начинайте, я слушаю.
Эка, с какой ноткой нахальной игривости у нее прозвучало! Видно, маленькая искорка торжества свое дело сделала. Господи, много ли бабе надо, а? Сбылось нечаянное ожидание, она уж и рада…
— Ну, что же вы замолчали? Вы ж мне комплиментов обещали наговорить!
— Да, конечно. Спасибо вам за доставленное удовольствие, вы сегодня замечательно пели. Не просто замечательно, а… Как бы это сказать… С эмоцией пронзительного отчаяния, как мне показалось… На самой высокой ноте отчаяния…
— Нет, вам показалось. Обычно пела, как всегда, — произнесла она холодно, глядя в сторону.
— Да? Ну, извините. Я ведь впервые ваше пение слышал. Это у вас профессиональное занятие или так, увлечение?
— Конечно, увлечение. Разве я похожа на профессиональную певицу?
— Нет. Совсем не похожи. А как вас с увлечением в кафе занесло?
— Да просто захотелось, и все… Вообще-то хозяйка кафе — моя подруга, Катя Филимонова. Мы вместе с ней в институте учились.
— Значит, к подруге романсы петь напросились?
— Нет, почему же напросилась, она меня сама пригласила! Уговаривала даже! Еще чего — напросилась!
— Ну понятно, понятно… Извините.
Совсем ей не нравились его вопросы. Настырные какие-то, хамоватые. Да и голос его не нравился — чуть насмешливый. И вообще… Зачем провожать пошел, если уж так насмешничаешь? Не больно-то и хотелось… Надо же, пронзительное отчаяние в голосе разглядел… Рассердиться, отшить его, что ли? Тем более в той части улицы, где они сейчас пойдут, фонари не горят… А может, он вообще маньяк?
Подумала мельком про маньяка, и вспомнила! Ну да, как же она его сразу-то не узнала? О, память девичья…
Остановилась, развернулась к нему всем корпусом, глянула в насмешливые глаза:
— Послушайте… Это ведь вы были там, на мосту?
Он коротко пожал плечами, улыбнулся озадаченно:
— На каком мосту?
— Ну, помните… Я у парапета стояла, а вы мимо шли… Еще сказали: «Не стоит этого делать…» Помните?
— Нет, не помню…
— Да вы это были, вы! С вами еще собака была — ушастая такая… У вас есть собака?
— Ах, это Альма, наверное… Да, я с ней гуляю иногда…
— Ага, вот видите! Значит, я-таки вас узнала! Надо же, весь вечер промучилась — где я вас видела…
— Да, да… Припоминаю что-то. Была такая картинка. Снег валит, на мосту женщина у парапета стоит, на воду смотрит… И отчаяние вокруг нее — крепким коконом…
— Как? Как вы сказали?
— Ну, мне показалось… Да, от вас жуткая энергия отчаяния шла. Я и подумал грешным делом…
— Что я вниз головой с моста сигану?
— Ну да… А вы меня, помнится, послали куда подальше. Вроде того — идите, куда шли, не ваше дело, где хочу, там и стою.
— Да потому что я и впрямь не собиралась с моста прыгать!
— А кто вас знает? А вдруг… Помните, вы еще спросили — не экстрасенс ли я случаем?
— Да, помню… А вы еще так смешно ответили — нет, я не экстрасенс, я обыкновенный.
— Ага, точно…
— А ваша собака меня взяла и облаяла!
— Ну, не преувеличивайте. Альма вообще лаять не умеет. У нее воля слишком подавлена, чтобы на людей лаять.
— У собаки… воля подавлена? Вы, что ли, ей волю подавили?
— Да нет, что вы… Вообще, это соседская собака, не моя. Сосед охотник, он ее в лесу нашел. Кто-то завез подальше, чтобы оставить, а он нашел. Сидит под деревом, бедолага, даже непривязанная. Где хозяин оставил, там и сидит. Он как ее увидел — сердце сжалось. В глазах, говорит, такая покорность судьбе была… Да и сил у нее никаких не оставалось, еле до машины на руках доволок. Вот, теперь у него живет… А он парень занятой, гулять с ней вечерами не может, я иногда его выручаю.
— Господи, как грустно вы рассказываете…
— Да не грустно. Обыкновенно. Предательство и жестокость в чистом виде, что ж делать. Альма — псина умная, она все понимает. Только вот лаять разучилась. Все, как у людей.
— Да уж… Это вы правильно сказали… Все, как у людей…
Дальше пошли молча, будто объединенные его грустным рассказом. Миновали темный участок улицы, вышли в свет фонарей. Она подняла голову и вдруг разглядела в свете фонаря быстрый промельк… Еще, еще…
— Смотрите, снег пошел! — подставила руку в перчатке под упавшую с неба снежинку, — наконец-то снег, настоящий! Который уже не растает!
— Да, пора уже. Природа давно просит. Увязла в осенней хмари по самые уши, никак выбраться из нее не может.
— Да уж, увязла… Зато утром все будет белым-бело… И красиво…
— Ой, как вы сейчас это грустно произнесли! Будто вас эта красота и не коснется, мимо пройдет!
— Может, и мимо.
Он повернул голову, внимательно посмотрел на нее сбоку. Промолчал, ничего не сказал. Так, молча, дошли до ее подъезда, она аккуратно высвободила руку из-под его локтя, улыбнулась вежливо:
— Вот, я уже и пришла. Спасибо, что проводили.
— Уже? Надо же, как быстро… А мы ведь даже познакомиться не успели. Меня Иваном зовут.
