врага и воспитанный орденом, разрушившим… Как все-таки странно распорядилась судьба. А в сером был средний — Йонаш, этого воспитали в Белых Горах. Странные судьбы и странные имена, которые ему так и не было позволено дать своим детям. А младший — Дастин. Как теперь стало ясно, простые люди, принявшие его, простецки переврали название древнего герцогства, приняв его за имя ребенка.
Рядом кто-то появлися. Корджер поднял глаза и увидел того самого старика, которого встречал в посленем сне и еще где-то… Воспоминания ускользали, но он был уверен, что видел его не раз и не два…
— Верно, ты видел меня много раз и мы разговаривали много раз, — кивнул головой старик, — присядь, поговорим еще…
Рядом с ними появились два кресла, в одно из которых немедленно сел незнакомец. Поколебавшись, Корджер опустился во второе и спросил:
— Кто ты?
— Сначала ты должен вспомнить кто ТЫ?
— Я знаю, кто я.
— Еще нет… — старик махнул рукой, будто срывая паутину с глаз Корджера, и вдруг в памяти того словно открылись запертые доныне двери, и воспоминания хлынули на него, переполняя его чувства ужасом пережитого… Боль, то ли настоящая, то ли выплывшая из воспоминаний запульсировала во лбу, и он поднял руку к темнеющему там драгоценному камню, но не нашел его, а взамен ощутил прикосновение неживых нечеловеческих металлических пальцев, но и это наваждение прошло придя на смену новому наваждению, еще причудливее предыдущего… Корджер прикрыл глаза и позволил волне воспоминаний пройти сквозь него, а потом вновь открыл их, не совсем уверенный, что же он увидит. Но картина была прежней, серая долина, два кресла на утоптанной дорожке, он и старик. Картина не изменилась, изменился он сам. Он уже не был Корджером, бывшим императором Гланта, он помнил множество жизней и множество судеб, и Корджер был лишь одной из них, самой свежей, но не самой ужасной…
— Значит, это было не случайно? — спросил он старика.
— Нет, — ответил тот.
— Но если я обречен сражаться на стороне Света, как же произошло то, в Бренсалле?
— Жители этого города слишком долго нарушали Закон. Те, кто приютили твоего сына, были одни из немногих остававшихся там праведников. Но они умерли, умерли и остальные хорошие люди в этом городе, а новых не появилось. Последнего праведника похоронили в Бренсалле незадолго до твоего прихода туда.
— Значит город был обречен?
— Да. Ты был лишь меч карающий, не более.
— Но почему я?
— Ты сам этого просил.
— Когда?… — спросил Корджер и осекся, вспомнив комнату в замке д'Ариньи, и свою отчаянную пьяную молитву «сделай меня своим мечом!»
— Видишь, ты и сам помнишь. Поскольку тебя это волнует, не забывай, что горожане тоже просили своей судьбы.
— А это когда? — удивленно спросил Корджер, и снова вспомнил когда… «Хотите ли вы видеть казнь и смерть?» — спросил он, и улюкающая толпа закричала: «Да, хотим!..»
— Теперь ты помнишь меня?
— Ты — Единый? — спросил Корджер. Старик покачал головой:
— Ты видишь его уста, не более. Я был создан понимащим Его Волю и умеющим облечь ее в правильные слова, понятные, иногда, людям. Перед тобой — посланник.
— А если я хочу говорить не с тобой, а с ним? Если я хочу спросить его, за что мне все это? Если я хочу спросить, с чего это я должен служить Свету вновь и вновь?
— В чем же дело? Говори. Он ведь все равно все видит и все слышит. Ты видишь его в красоте рассвета, в шелесте травы, в глазах любимой, куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, он видит и слышит тебя. Проблема не в том, чтобы он тебя услышал, а том, есть ли у тебя действительно что сказать ему?
— Но у меня есть что сказать! Я не хочу этой судьбы! Я не хочу быть всегда обречен служить Свету! Я не хочу быть игрушкой в чьих-то руках!
Старик вновь покачал головой и ответил:
— Ты обречен служить Свету именно потому, что ты не хочешь быть игрушкой в чьих-то руках.
— Я не понимаю!
— Хорошо, ты смог ответить на вопрос «Кто ты?» и тебе этот ответ не понравился. Тогда ответь на другой вопрос, «Что ты хочешь?» Хочешь ли ты жить мелким обывателем, трясущимся за свою жизнь и жизнь близких, и знающим что он ничего не может сделать, чтобы их защитить?
— Нет.
— Может ты хочешь видеть, как твою страну захватил жестокий враг и убивает твоих людей без суда и следствия, творя беззаконие лишь для собственного удовольствия, и спокойно стоять в стороне или может даже договориться с этим врагом о комфортных условиях для себя за то, что ты стоишь в стороне?
— Нет!
— Тогда может ты хочешь увидеть, как женщин твоей семьи насилуют, прежде чем убить, как твой дом охватывает пламя, а потом спокойно отдаться в руки убийцам и встретить свою смерть, после пыток и издевательств?
— Нет, но почему ты меня спрашиваешь?
— Потому, что это все — Зло, и это то, с чем ты борешься и обречен бороться. Потому что Зло направлено против людей, и ты или борешься с ним, или жертва его. Третьего не дано.
— Но тогда каждый обречен бороться со злом!
— Но не каждому дана сила бороться с ним!
— Но почему мне?
— Ты сам об этом просил, и не раз.
— Я? Почему?
— Ты хочешь стоять в стороне и осознавать свое бессилие, когда зло уничтожает то, что ты любишь, тех, кого ты любишь?
— Нет.
— Поэтому.
Корджер умолк, не зная, что возразить, а старик продолжил:
— Вот об этом я тебе и говорил. Важно, есть ли что тебе сказать.
Корджер задумался, и новая мысль охватила его.
— Она сейчас будет здесь, с тобой, — ответил старик на невысказанный вопрос.
— Значит Йуро Этерис не имеет смысла? Мы ведь с ней все равно были обречены быть вместе.
Старик вновь покачал головой:
— Она имеет огромный смысл, поскольку по вашему выбору вы обречены любить друг друга вечно, — тут он улыбнулся и добавил, — если о такой судьбе вообще можно говорить «обречены»!
— Но ведь мы были вместе всегда, а клятву произнесли лишь сейчас!
— Она потому и называется клятвой Вечности, что не признает времени. Вы могли произнести ее в последние минуты мира, и все равно быть обречены любить друг друга с зари времен… Теперь же, не буду мешать, — добавил старик и пошел прочь.
Навстречу ему шел другой человек. Вот его силуэт был еще лишь точкой на горизонте, и вот уже совсем невдалеке и через мгновение уже напротив. В ином мире, за гранью смерти, император Гланта Корджерсин-нор-Меретарк, герцог д'Эстен обнял свою жену.
— Чего же они ждут?
Вопрос, который задал Дастин, занимал не только его. Дастин, Мельсана, Йолан, Джанет, Йонаш, Ильмер, король Леогонии и лейтенант серых стояли окруженные оставшимися с ними серыми и рыцарями короля, на вершине холма, на которой им предстояло защищаться от ощутимо превосходивших их сил,
