Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Но о каком прикрытии государственной границы могла идти речь, когда на ряде направлений враг уже глубоко вклинился на нашу территорию!

[15, с. 81–87]

* * *

Петр Николаевич Палий, военный инженер, войну встретил на строительстве военных укреплений под Брестом, вышел из окружения, участвовал в оборонительных боях на Днепре, попал в плен, все годы войны провел в офицерских лагерях. В плену вел себя вполне достойно:

…В начале июня (1941 г. – A. О.) я предпринял поездку по всей длине строительного участка, от Волынки до Ломжи, с целью организации ремонтных и аварийных бригад на местах. Много интересного я увидел и узнал за время своего короткого путешествия.

В Бресте доты строились по самому краю острова. Новое, по уверению Яши Горобца, русло Буга было узкое, всего 40 метров. По ту сторону реки немцы установили наблюдательные посты с оптикой и фотокамерами. «Вот смотри, Палий, когда мы стали ставить опалубку, то соорудили щиты, чтобы они не могли засечь азимуты обстрела, тогда они поставили эти вышки. Мы подняли щиты повыше, а на другой день они удвоили высоту своих башен… Пришлось совсем закрыть всю эту сторону, как зимние теплицы устроили».

На другой стороне была высокая мачта с большим красным флагом, на белом кругу четко вырисовывалась черная свастика. На площадке у мачты стояли несколько немецких военных и в бинокли рассматривали стройку. «Возьми бинокль, Петр Николаевич, посмотри на них, в особенности на офицеров… вот шикарно одеты, сукины дети», – Яша сунул мне в руки большой артиллерийский бинокль…

«А что вот там, под брезентом у них?» – «Пулеметная установка, а вон за теми деревьями, там стоят у них минометы… и так по всей границе. И все на нас направлено… хороши приятели. А?» – «А мы им отравляем эшелон за эшелоном и лес, и уголь, и зерно… Через Черемху проходит 5–8 составов каждый день… Странная история». – «Вот поедешь дальше, там не то еще увидишь… еще более странные вещи». – «Что?» – «Не хочу говорить, сам посмотришь, тогда и подумаешь о странностях. Все знают, но все избегают говорить об этом».

Действительно, было чему удивляться! Когда я приехал на следующий день в Семятичи и подошел к границе, к берегу, то сразу увидал эти «странные вещи». На немецкой стороне, на берегу, аккуратными штабелями были уложены все части и детали… понтонного моста! Даже сами понтоны были установлены на катках, и до самой воды были уложены деревянные слеги! «И здесь, и дальше к Дрогичену, и около Гродзинска… Черт его знает, к чему эта демонстрация, – говорил мне начальник участка – На нервах наших играют… Слухи кругом ходят очень неуспокоительные. Сверху нас успокаивают, а здесь эти мутные слухи шепотом передают, с недомолвками и намеками, создают нервность и беспокойство».

И так по всему строительству. По всей линии новой границы ходили слухи о подготовке немцев к чему-то. И все боялись сказать – к чему. Официально это называлось «распускать провокационные слухи», и все предпочитали говорить недомолвками или просто отмалчиваться, пряча беспокойство и озабоченность…

В Ломже я снова встретился с киевлянином. Жорж Прозан когда-то работал в одном учреждении со мною… «Очень трудно понять, что это такое. Я скажу тебе по секрету, что на собрании партийного актива докладчику из политуправления задавали вопросы по этому поводу, и он всячески увиливал от ответов. А когда один летчик сказал, что он сам не раз наблюдал передвижение крупных воинских соединений, то знаешь, что этот балда сказал? Не поверишь! Он сказал, что это совершенно понятно, что немцы готовят решительный удар по Англии и что здесь идет наращивание резервов для этого удара… А? Как тебе нравится? Удар через Ла-Манш, а резервы под Варшавой…»

Чувство какой-то обреченности и страха было у многих. Немцы, как удав кролика, гипнотизировали работающих на границе своим пристальным взглядом и кольцами своего мощного тела, свернувшегося по ту сторону узкой реки.

[95]

* * *

Л. Бронтман (заместитель заведующего военного отдела газеты «Правда»):

Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова – между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии… Беседовали два часа…

Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса «Интервенция». Жил в общежитии обкома… В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. «Вот дураки, переложили аммонала», – и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла, и осколком стекла обожгло нос.

– Война!..

Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба, Горбунов не помнит, но горючего – 150 тыс. тонн.

На допросе командующий Западным фронтом генерал армии Павлов сказал, что у его войск всего было лишь 700 тонн горючего, а остальное – в Майкопе. А здесь в одном только Слониме 150 тыс. тонн! И командующий округом об этом не знал! Это может означать лишь одно – горючее предназначалось для Великой транспортной операции и им распоряжались другие военачальники.

Он приехал в райком – света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Не медля дать свет, завесить окна! Сделали.

Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. Все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку <…> Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.

[18, с. 274–277]

* * *

Главный маршал авиации А. Е. Голованов:

…Во второй половине второго дня войны полк поднялся в воздух и лег на боевой курс.

…Горел Минск, горели многие населенные пункты. Дороги были забиты… Наши самолеты подвергались обстрелу из зенитных пушек, отдельные машины атаковались истребителями с красными звездами, и мы вынуждены были вступать с ними в бой, хотя красные звезды были четко видны и на наших самолетах. Один из истребителей был сбит (странно, что Голованов не называет тип сбитого истребителя. – А. О.).

Линия фронта, а стало быть, и фронт отсутствовали. Лишь на отдельных участках шли локальные бои – они были видны нам сверху по вспышкам огня, вылетавшим из жерл пушек и минометов.

На обратном пути, несмотря на сигналы «я свой», наши отдельные самолеты опять были атакованы истребителями с отчетливо видными красными звездами. В полку появились первые раненые и убитые. Очевидно, думали мы, немцы нанесли на свои истребители наши опознавательные знаки, чтобы безнаказанно расстреливать нас (не исключено, что красные звезды наносились на них на советских аэродромах 20–21 июня после ночного перелета для продолжения полета над СССР в дневное время при переброске на Ближний Восток. – А. О.). Было решено открывать по таким истребителям огонь с дальних дистанций и не подпускать их близко.

Мы получили новое боевое задание – уничтожить скопления немецких войск на дорогах и переправах. Стали поступать отдельные доклады экипажей: бомбим колонны, имеющие опознавательные знаки – звезды. Уточняли, правильно ли нам поставлена задача, эти ли участки фронта с войсками мы бомбим? В ответ получали подтверждение, что все правильно и что именно здесь и нужно уничтожать противника.

Скорее всего, речь идет о бомбежках не танковых колонн, движущихся своим ходом, а железнодорожных эшелонов с танками. Это косвенно подтверждает версию о смене железнодорожной колеи на расстоянии 100–120 км от границы. С началом войны такие эшелоны, не успевшие пересечь границу, отгоняли от нее до места, где начиналась советская колея, а поскольку не только перегрузить, но даже сгрузить танки было невозможно, не исключено, что давали команду бомбардировочной авиации разбомбить их, чтобы они не достались врагу.

Много позже, когда фронт стабилизировался, нам стало известно, что не один раз