— Мы пообедаем здесь, наверху.
— Иди и скорее возвращайся.
Я застал графа Греффи в бильярдной. Он упражнялся в различных ударах и казался очень хрупким в свете лампы, спускавшейся над бильярдом. На ломберном столике немного поодаль, в тени, стояло серебряное ведерко со льдом, откуда торчали горлышки и пробки двух бутылок шампанского. Граф Греффи выпрямился, когда я вошел в бильярдную, и пошел мне навстречу. Он протянул мне руку.
— Я очень рад видеть вас здесь. Вы так добры, что согласились прийти поиграть со мной.
— С вашей стороны очень любезно было меня пригласить.
— Как ваше здоровье? Я слыхал, вы были ранены на Изонцо. Надеюсь, вы теперь вполне оправились.
— Я совершенно здоров. Как ваше здоровье?
— О, я всегда здоров. Но я старею. Начинаю замечать признаки старости.
— Этому трудно поверить.
— Да. Вот вам пример. Мне теперь легче говорить по-итальянски, чем на другом языке. Я заставляю себя, но когда я устаю, мне все-таки легче говорить по-итальянски. Так что, по-видимому, я старею.
— Будем говорить по-итальянски. Я тоже немного устал.
— О, но ведь если вы устали, вам должно быть легче говорить по-английски.
— По-американски.
— Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Это такой очаровательный язык.
— Я почти не встречаюсь теперь с американцами.
— Вы, вероятно, очень скучаете без их общества. Всегда скучно без соотечественников, а в особенности без соотечественниц. Я это знаю по опыту. Что ж, сыграем, или вы слишком устали?
— Я не устал. Я сказал это так, в шутку. Какую вы мне дадите фору?
— Вы много играли это время?
— Совсем не играл.
— Вы играете очень хорошо. Десять очков?
— Вы мне льстите.
— Пятнадцать?
— Это было бы прекрасно, но вы меня все равно обыграете.
— Будем играть на деньги? Вы всегда предпочитали играть на деньги.
— Давайте.
— Отлично. Я даю вам восемнадцать очков, и мы играем по франку очко.
Он очень красиво разыграл партию, и, несмотря на фору, я только на четыре очка обогнал его к середине игры. Граф Греффи нажал кнопку звонка, вызывая бармена.
— Будьте добры откупорить одну бутылку, — сказал он. Затем мне: — По стакану для настроения.
Вино было холодное, как лед, и очень сухое и хорошее.
— Будем говорить по-итальянски. Вы не возражаете? Это теперь моя слабость.
Мы продолжали играть, потягивая вино между ударами, беседуя по-итальянски, но вообще разговаривали мало, сосредоточась на игре. Граф Греффи выбил сотое очко, а я, несмотря на фору, имел только девяносто четыре. Он улыбнулся и потрепал меня по плечу.
— Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете мне о войне. — Он ждал, когда я сяду.
— О чем-нибудь другом, — сказал я.
— Вы не хотите говорить об этом? Хорошо. Что вы читали за последнее время?
— Ничего, — сказал я. — Боюсь, что я очень отупел.
— Нет. Но читать вам нужно.
— Что написано за время войны?
— Есть «Le feu»[123] одного француза, Барбюса. Есть «Мистер Бритлинг видит все насквозь».
— Это неправда.
— Что неправда?
— Он не видит все насквозь. Эти книги были у нас в госпитале.
— Значит, вы кое-что читали?
— Да, но хорошего ничего.
— Мне кажется, что в «Мистере Бритлинге» очень хорошо показана душа английской буржуазии.
— Я не знаю, что такое душа.
— Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы — croyant?[124]
— Только ночью.
Граф Греффи улыбнулся и повертел стакан в пальцах.
— Я предполагал, что с возрастом стану набожнее, но почему-то этого не случилось, — сказал он. — Очень сожалею.
— Вы хотели бы жить после смерти? — сказал я и сейчас же спохватился, что глупо было упоминать о смерти. Но его не смутило это слово.
— Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. — Он улыбнулся. — Мне это почти удалось.
Мы сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные столиком с бокалами и шампанским в серебряном ведерке.
— Если вы доживете до моего возраста, многое вам будет казаться странным.
— Вы не похожи на старика.
— Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.
— Вы мудры.
— Нет, это великое заблуждение — о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.
— Быть может, это и есть мудрость.
— Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените выше всего?
— Любимую женщину.
— Вот и я также. Это не мудрость. Жизнь вы цените?
— Да.
— Я тоже. Потому что это все, что у меня есть. И еще дни рождения, — засмеялся он. — Видимо, вы более мудры, чем я. Вы не празднуете день своего рождения.
Мы оба потягивали вино.
— Что вы в самом деле думаете о войне? — спросил я.
— Я думаю, что она нелепа.
— Кто выиграет ее?
— Итальянцы.
— Почему?
— Они более молодая нация.
— Разве молодые нации всегда выигрывают войну?
— Они способны на это в известном периоде.
— А потом что?
— Они становятся старыми нациями.
— А вы еще говорите, что не мудры.
— Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.
— Мне это кажется величайшей мудростью.
— Это не совсем так. Я мог бы вам привести примеры в подтверждение противоположного. Но это неплохо сказано. Мы выпили все шампанское?
