свадьбу холливудской дивы, только что разведшейся с шестым (по её счёту) мужем. Такой скандал вызывает запрос в английской палате, причём министр ограничивается лаконическим «угу», влекущим за собой комментарии мировой печати и падение суэцких акций и голландского гульдена. Голова маленького человека распухает и едва втискивается в противогазовую маску; но уже поздно, и арийский палач огромным топором оттяпывает голову Егора Егоровича по самые плечи.
— Ты спишь или читаешь? — негодующе спрашивает Анна Пахомовна, принёсшая своё счастье в жертву этому человеку. — Я прошу тебя посмотреть номера последнего транша лотереи. Я уверена, что мы опять ничего не выиграли.
Анна Пахомовна угадывает. Егор Егорович удивлён:
— Неужели ты покупаешь эти билеты?
— Я купила две десятых части. Но ведь все же покупают.
Егор Егорович усиленно трёт лоб. Как-то не укладывается в его голове каша и путаница событий; то есть она укладывается, но остается кашей. Что такое происходит в мире? Всегда ли было так или делается все хуже? Есть ли это прогресс или полное крушение? Зачем ей седьмой муж? Что он хотел сказать своим «угу»? Что в данном случае означает «национальное объединение»? И как может шведский король в такое время играть в теннис, который даже Жорж отменил на время экзаменов?
Во всяком случае, мир подлежит пересмотру и переделке. Кто этим займётся? Очевидно, — избранные люди, мудрецы, посвящённые. Сам Егор Егорович имеет честь принадлежать к их числу, но, конечно, его роль может быть лишь самой ничтожной, подсобной, так как нет у него ни достаточного образования, ни опыта, есть только искреннее желание быть полезным человечеству. Но как? В чем? С чего начать?
Прежде такой вопрос остался бы неразрешённым. Теперь Егор Егорович может колебаться, с чего начать, но с к о г о начать — сомневаться не приходится: вольный каменщик должен начинать с самого себя. Если бы так поступали все, — земной шар не метался бы в мировых пространствах неуважаемой горошиной.
Семья и служба? Этого мало! Не аскетизм, конечно, но отказ от напрасных прихотей. Тут с некоторым удивлением Егор Егорович убеждается, что никаких особенных прихотей у него нет. Тогда — оказывать помощь ближнему в доступных размерах, но не случайно только, а постоянно и последовательно. Можно, например, взять на себя поддержку какой-нибудь нищенствующей семьи, и личными средствами, и сбором среди друзей. Принять участие в стипендии для студента (Жорж учится, а другому юноше не на что). Оплачивать ночлег безработного и бездомного (хотя очень уж много среди них привычных стрелков!). Все это благотворительные мелочи, но все это очень важно. Можно, например, посылать прочитанные книги русским солдатам иностранного легиона. Почему русским? Именно — всем, чтобы тем подчеркнуть общечеловечность идеи вольного строительства земного счастья!
Егор Егорович обкармливает негритёнка манной кашей, примеряет свой пиджак китайскому кули, перевязывает руку прокажённому индусу. Ему хотелось бы выискать несчастного самой небывалой национальности и сунуть ему в руку стофранковую бумажку. Ещё лучше — обнаружить настоящего личного врага и благодетельствовать его с ног до головы, и не ради того, чтобы произвести на него впечатление, а потихонечку, чтобы тому и в голову не пришло. Егор Егорович пронизан жаждой добра и жертвенности. В увлечении он раздает все свои деньги и приглашает бедных французов взять из его квартиры все, что им нравится. Консьержка глубоко возмущена: «Мосье, вы портите людей, лучше дайте им по десять су!» Егор Егорович машет рукой: «Пусть берут всё!» Тогда консьержка, перестав выбивать коврик, лёгкой стрекозой влетает в квартиру Егора Егоровича и завладевает буфетом. Егор Егорович равнодушно смотрит, как пустеет его квартира и остается только кухонный табурет. Он садится на табурет с небольшим чемоданчиком, в котором сохранил для себя смену белья, масонский запон, ложку для надеванья башмаков и несколько книжек. Теперь он может отправиться в путь нищим мудрецом, проповедником любви и духовного братства. Но едва он выходит в переднюю, как его отрезвляет голос Анны Пахомовны:
— Не забудь, что сегодня у нас обедает Ришар, и купи каких-нибудь фруктов.
Действительно, раздав все бедным, Егор Егорович забыл, что остаются Анна Пахомовна, Жорж и еженедельно или дважды в неделю обедающий у них Ришар, который высасывает один бутылку вина и съедает целую вазу винограда. Виноград он ест с кожурой, но косточки выплёвывает в тарелку, прикрыв рот рукой. В этом ему подражает и Анна Пахомовна, а Жорж ест виноград и с кожурой и с косточками. Трое, они представляют из себя целый мир, совершенно чуждый Егору Егоровичу, который, однако, обязан присутствовать и также ощипывать по ягодке гроздь мускатного винограда, очевидно, привозного, потому что ещё не сезон. За обедом говорят о кино и называют имена актёров и актрис, как будто это близкие родственники. Анна Пахомовна обожает какого-то Фербенкса, а про актрису, очень одобряемую Ришаром, говорит, что она нефотоженична. Черт знает что за слово, но вольный каменщик не должен возмущаться пустяками. Возникает горячий спор специалистов, и Егор Егорович, скатав шарик из хлеба, по ошибке глотает его за виноградину. По счастью, на него в этом доме не обращают особого внимания, и он может думать о своём.
После обеда Анна Пахомовна и Ришар, с Жоржем или без Жоржа, пойдут в кинематограф, а перед Егором Егоровичем выбор: остаться дома и читать или зайти за профессором и провести с ним вечерок в кафе. И то и другое далеко от подвижничества, но уж так повелось, и он бессилен изменить порядок жизни. Действительность берет верх над мечтами.
14 июля Париж танцует на улицах: все, что осталось существенного от взятия Бастилии и последовавших затем событий. Погода в этот день старается быть любезной. 15 июля Париж уезжает из Парижа, главным образом под Париж, но кто может — на море. Прошлым летом Анна Пахомовна решила, что этим летом поедет в Жуан-ле-Пэн или на океан. Но уже в конце июля она заявила Егору Егоровичу, что экономнее будет ей поехать на парижский пляж в маленький курорт, который очень хвалит этот твой Ришар; он даже обещал заказать ей и Жоржу комнаты в скромном, дешёвом и очень приличном пансионе. «Ну что ж, это чудесно, и тебе будет веселее». — «Я, главное, для Жоржа, ему очень полезно купаться. А почему веселее?» — «Но, вероятно, и Ришар поедет туда же, его отпуск в середине августа». — «Ах, да, он что-то такое говорил; Жоржа, очень утомили экзамены, и он малокровен». — «Чудесно, чудесно, тебе тоже хорошо отдохнуть» — «Это не курорт, никаких особенных нарядов там не нужно. Вот только купальный костюм у меня ужасный! И Жоржу панталоны для тенниса». — «Конечно, конечно, ты уж там сообрази».
У Анны Пахомовны есть собственная сберегательная книжка, и она скуповата. Но на этот раз кое-что придётся затратить из собственных сбережений, и Егору Егоровичу знать об этом ни к чему. Предстоит неделя беготни по большим магазинам и ссор с портнихой, которая ничего в срок не делает и переуживает платья. Ей говорят человеческим языком: «Здесь сделайте складочки, а там пустите свободно», — и она непременно сделает складочки там, а здесь пустит обтянуто. Анна Пахомовна терпеть не может обтянуто! Как ни экономь, а для пляжа кроме купального костюма (неужели непременно нужно с этим огромным вырезом на спине? Что за ужас!) ещё надо соломенную шляпу с большими полями, положим, это недорого, и пёстрый зонтик, хотя я решила загорать. Затем резиновый поясок (Зелёный? Беленький? Красный? Лучше красный!), и тогда, значит, тоже красный чепчик, лёгкую плетёную сумочку, и это все. Кюлотин или каш- сэкс? Два кюлотина и два каш-сэкса. Чёрный лифчик — это просто необходимо. А главное, все эти неизбежные мелочи — ленточки для бретелек, пуговки, пресьоны, нитки филь-а-ган, потом лосьон для лица, пудра рашель, и не первый номер, а второй, для юга, то есть для лета, и ещё пудра окр, когда загорю, потом вазелин, одеколон, мои духи кельк-флер, я без них не могу, мыло, гальманин для подмышек, душистые кубики для ванны, ну там, сервьет-иженик и прочее, всё пустяки, но наберется множество, не забыть рен-де-крем, лучше в тюбиках, лак для ногтей, руж, римель, — господи, ну когда я все это успею, остается только неделя! А купальный халат! Старый не-возмо-жен!
Вагоны метро, трамваи и автобусы подхватывают Анну Пахомовну, довозят, вышвыривают, снова подхватывают, уже с набором пакетов и пакетиков. Фуры больших магазинов тормозят на улице Конвансьон. Вместо второго номера рашель, необходимого для юга, то есть для лета, из пакета нагло выполз номер первый. Это возмутительно! Было ясно сказано: номер второй, И кто покупает на август номер первый! Портниха, как назло, слишком выпустила там и обтянула а тут, именно то, чего её просили не делать ни в каком случае. Для дома очень удачно куплено готовое, лёгкое, страшно дешёвое птит-роб, настоящая удача! Пёстренький кретон, сзади совсем гладко, спереди фишю. Со шляпой оказалось трудно. Пришлось купить чемодан и совершенно такой же чемоданчик. Купальный костюм с вырезом, но самым маленьким.
