– Но как… как же так? – пролепетала девочка, глядя на свои руки, которые то становились совершенно прозрачными, то вновь обретали некое подобие живых красок. – Что со мной такое?
– И эти голоса! – она зажала уши ладонями, но лучше не стало. – Да когда же они прекратятся!
Волк посмотрел на нее встревоженно, словно желая сказать: «Что? Долго ты еще будешь медлить? Пойдем!» Ивер, дрожа, отступила на шаг: ей теперь все люди, собравшиеся в темной и душной комнате, казались чужими, злыми, опасными…
Она вдруг поняла, что должна ответить на зов белой женщины – и все кончится.
– Ивер! – закричала Дженна. – Ивер, не уходи! Я не смогу без тебя жить!
– Я не могу остаться… – проговорила она, внезапно осознавая всю правду о том, что произошло в начале зимы. – Ведь я… умерла?
Шум и завывания ветра снаружи сменились абсолютной тишиной, и лишь снежный волк что-то сумел расслышать – он вскочил, вздыбил шерсть на загривке. Люди тоже встревожились, но того, что произошло в следующий миг, никто из них предвидеть не сумел: волна холода прошла по залу «Горицвета», все превращая в лед, и ничто живое не могло устоять перед приходом ледяной королевы, которая явилась за своей дочерью.
– Остановись, – сказал Теймар Парцелл, и у его голоса откуда-то появилось странное эхо, как будто сразу два человека говорили в унисон. – Зачем ты убиваешь нас? Ведь все можно решить миром.
Мертвая тишина вокруг наполнилась звоном – каждая вещь, превращенная в лед, вторила голосу королевы ледяных и снежных фаэ, который человеческое ухо расслышать бы не смогло.
– Пусть она сама решит, – бесстрашно заявил Парцелл, и звон стал таким громким, что люди едва не оглохли. – Пусть выберет, с кем остаться!
– Дай ей выбрать! – крикнул грешник, и его второй голос на мгновение заглушил первый. – Создатель объединил когда-то наши миры, потому что между нами все-таки есть нечто общее, и это может быть только свобода воли! Ты не можешь…
– Разделить… – пробормотал Теймар и резко повернулся к Ивер, которая стояла поодаль, вцепившись в загривок снежного волка и с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. Она выглядела маленькой и беззащитной, хотя и оставалась все такой же прозрачной, как раньше. – Конечно же!
Он протянул руку и стал рисовать печать – каждое его движение оставляло в воздухе золотистый след, видимый вполне отчетливо дьюсами и фаэ, но не людьми. Печать выходила сложная, но этого следовало ожидать: ведь каждую линию, что связывала Ивер с духом льда, однажды вселившимся в ее тело, следовало отразить в рисунке и обратить в собственную противоположность. Лишь тогда их можно будет разделить, лишь тогда все они спасутся…
Оставался всего один штрих.
Ивер доверчиво смотрела на него широко открытыми глазами, а стоявшие позади люди боялись даже дышать. Он поднял руку, чтобы завершить работу, но что-то мешало сделать это, что-то недосказанное, забытое.
– Карел! – сказал Парцелл. – Твоя книга о медицине, она ведь не была уничтожена.
– Конечно, была… – неуверенно проговорил бывший лекарь. – О чем ты…
– Это не был вопрос. Твой талант и твои воспоминания украли вовсе не кристаллы-ловушки в рудниках Дальних рубежей, это она их украла, едва появившись на свет. Потом она принялась поглощать остальные книги в библиотеке, но к тому времени, когда печатники решили все сжечь, она была уже снаружи!
– Почему ты так решил? – спросил после недолгой паузы Карел. – Она сгорела.
– Ах, прости, я неточно выразился…
– Нет, – сказал бывший лекарь ровным голосом. – Она стерла не просто воспоминания, а меня самого вместе с тем миром, где я жил.
Его протянутая рука вдруг сделалась очень тяжелой, а в кончики пальцев вцепился холод и стал постепенно пробираться все дальше и дальше. До запястья ему поживиться было нечем, но потом началась живая плоть, в которую холод вцепился с восторгом голодного пса.
– И что сейчас делает твоя книга?
– Поглощает… пожирает… чужие болезни. Любые. Чего ты хочешь, грешник? – Карел взглянул на Парцелла, потом на Ивер, и внезапно все понял сам. – Я не сумею излечить эту девочку, потому что… Разве ты сам не чувствуешь? Сейчас ледяная фаэ делится с ней силами, а на самом деле она… мертва. Холод убивает быстро, знаешь ли.
Теймар опустил руку, стирая узор.
– Знаю, – сказал он с усталой улыбкой. – Спасибо, Карел. Мэтр Арно, у меня просьба. Вы же видели, сколько печатей на самом деле связывают меня и дьюса?
– Видел, – ответил печатник с таким невозмутимым видом, как будто происходящее его вовсе не пугало. – Всего одна. И чего ты хочешь?
– О-о, сущего пустяка. Я собираюсь сейчас задать Ее Величеству последний вопрос. Если прозвучит «нет»… снимите эту печать, мэтр!
Эпилог
Одинокое облачко брело по бледно-голубому зимнему небу, словно отставшая от стада овечка. Вид у него был очень несчастный, и Ивер не устояла.
– Мне его жалко, – сказала она, надув губы. – Надо что-то сделать!
– Делай, – милостиво согласился Парцелл. – Разрешения спрашиваешь? Помнится, на то, чтобы разбить мой махолет, оно тебе не понадобилось…
Ивер обиженно топнула ногой, а грешник расхохотался.
– Ну держись! – пробормотала девочка. – Сейчас я тебе задам!
Из окрестных сугробов тотчас же поднялись высоченные костлявые фигуры, вооруженные изогнутыми саблями, и ринулись на Парцелла, но в шаге от него застыли и рассыпались снежной пылью. Грешник лукаво погрозил Ивер пальцем и указал на облако, которое почти не сдвинулось с прежнего места:
– Ну-ка, хватит отлынивать. Взялась за дело, так доводи до конца!
Насупившись, она уставилась на небо – заблудившаяся там «овечка» уже никаких чувств не вызывала, кроме раздражения, – и в этот миг позади них скрипнула дверь.
– Обед готов, – сказала Дженна. За ее спиной маячил Гром. – Вы идете?
– Да-да, – заулыбался Парцелл. – Конечно же! Ивер?
