него добраться. Все это хоть и делалось с подобающим ситуации почтением и в сакральном молчании, но тоже производило некоторый шум, сливавшийся со всеобщим перешептыванием. В тот момент, когда в храм вошла любовница комиссара, шепот перерос в глухой рокот, напоминавший шум морского прибоя, накатывающего на песок.
Любопытство, вызванное кончиной иерарха, собрало в храме всякого рода богомольцев, различного ранга действующих политиков, равно как и широкую палитру представителей гражданского общества. Здесь были представлены все институты власти, прежде всего, разумеется, церковной. А это означало, что было что обсудить, о чем поговорить и посплетничать. И вот почему нашу, скажем так, влюбленную пару встретил просто океанический рокот.
Не представляя себе толком, какие именно подводные течения могут быть здесь скрыты, все тем не менее единодушно связывали кончину декана со смертью Софии Эстейро. Этому в немалой степени способствовало отсутствие на церемонии Клары Айан, равно как и просочившийся благодаря персоналу университетской больницы некий неопределенный, но весьма настораживающий слушок.
Согласно этому слуху, Карлос Сомоса поступил в клинику в тяжелом состоянии, вызванном, судя по всему, попыткой убийства, которая не увенчалась успехом лишь благодаря применению сильнодействующего противоядия. Доктору невероятно повезло, что противоядие удалось применить вовремя. Отсутствие Клары Айан немало способствовало восприятию сего слуха как весьма правдоподобного. Говорили также, что, вполне вероятно, София Эстейро тоже могла быть отравлена своей соседкой по квартире. А кем же еще?
Не проявляя внешне никакого интереса к гулу голосов, напоминавшему размеренный и в то же время шумный рокот волн, ударяющих о песчаные берега, гудение ветра в кроне деревьев или жужжание мух, роящихся в конюшнях над конским навозом, Андрес Салорио и Эулохия Андраде направились прямо к первому ряду скамей центрального нефа собора.
В этот раз многие из представителей политической власти пришли в сопровождении своих супруг. Женщин-политиков было три или четыре, и все они появились без мужей. В общем и целом, мир не слишком-то изменился.
Присутствие жен политиков было обусловлено, возможно, высоким священническим чином скончавшегося, но во многом еще и тем нездоровым интересом, который его известная склонность к противоположному полу вызывала у дам даже после его смерти. Ведь широко известна испанская традиция выигрывать битвы, подобные последнему сражению Сида.[52] Сыграла свою роль и бесспорная привлекательность самой фигуры покойного декана для женщин — привлекательность, которая в эти скорбные моменты значительно возрастала под воздействием тайных механизмов женской психологии. Добравшись почти до главного алтаря, комиссар и его спутница заняли крайние места на второй скамье слева, рядом с женой представителя центрального правительства, как раз за местами, предназначенными для высокопоставленных церковных сановников, не принимавших непосредственного участия в проведении церемонии.
Правую скамью занимали родственники покойного, то есть Адриан с родителями и две старые сеньоры деревенского вида, облаченные в траурные одежды и державшиеся молчаливо и достойно.
Андрес решил сесть рядом с супругой представителя правительства, желая таким образом оказать ей внимание и поддержку, поскольку тот факт, что резиденция последнего располагалась в Корунье, означал некоторую сегрегацию внутри политического сообщества, осевшего в основном в Сантьяго и принадлежавшего по большей части уже к другому, более молодому поколению. Так рассуждал комиссар. Однако он, такой предусмотрительный, забыл об одной важной детали: о прискорбном инциденте с вертолетом. И осознал он это слишком поздно, лишь в тот момент, когда после сухого приветствия жена мадридского представителя бросила Эулохии:
— Твой сын случайно не летает где-нибудь здесь на вертолете?
Эулохия не знала, что ответить. Она натянуто улыбнулась и вцепилась Андресу в руку так крепко, как только могла. Но несгибаемая супруга представителя центрального правительства продолжала гнуть свое:
— Я не говорю о том, чтобы запускать в кадило петардами, хотя это тоже неплохой вариант, но вот какой-нибудь плакатик вывесить на всеобщее обозрение было бы весьма уместно. Посмотри, разве здесь не полно придурков?
Эулохия Андраде сумела сдержать ухмылку и едкое словцо, уже вертевшееся у нее на языке.
В это мгновение к ним подошел полицейский агент и что-то прошептал на ухо комиссару. Тот тяжело вздохнул и сказал Эулохии:
— Я должен идти. Мы ее поймали.
— Кого? — спросила Эулохия.
— Убийцу. Я ухожу.
Он поцеловал ее в щеку и, наклонившись за ее спиной, шепотом сообщил новость представителю правительства. После чего вышел в сопровождении полицейского, ощущая на себе любопытные взгляды окружающих, задававших себе вопросы, на которые они находили самые разные ответы, не имеющие особого отношения к действительности. Он не обращал никакого внимания ни на эти взгляды, ни на реакцию его шефа по политической линии, отдавшего, как известно, строгий приказ о прекращении расследования.
Поспешно покинув зал, Салорио не смог наблюдать необычное и величественное зрелище, которое начинало в нем разворачиваться. Капитул в полном составе вышел из ризницы. Все каноники были облачены в торжественные одеяния, которые делали их похожими ни много ни мало на папский конклав. Цвета их одежд, смешиваясь с тонами саккосов присутствовавших на церемонии всех галисийских епископов, создавали особую цветовую гамму, колеблющуюся между пурпуром священнического облачения и фиолетовым цветом хоругви, которую в свое время дон Хуан Астурийский водрузил в заливе Лепанто и которая ныне, превратившись в эксвото, реяла в вышине центрального нефа.
— Что произошло? — спросила у Эулохии ее соседка по скамье.
— Схватили убийцу, потом тебе расскажу, — ответила та вне себя от радости, ибо теперь пальма первенства явно принадлежала ей.
Представитель правительства обернулся к ним и, поднеся указательный палец к губам, прошипел:
— Тсс! Тихо!
Начиналось торжественное богослужение.
Между тем Томе Каррейра, понимая, что безнадежно опаздывает, весь взмыленный, подбегал к собору. В дверях он столкнулся с комиссаром.
— А ты что, не останешься? — спросил профессор вместо приветствия.
— Нет, я должен идти. Мы ее схватили.
— Кого?
— Убийцу. Кстати, тебя можно поздравить. Тебя подозревали больше, чем главу департамента городского развития с его новым «мерседесом», — заметил комиссар, используя выражение, которое слышал от Эулохии.
Профессор медицины замер на месте, вспомнив о пропавшем у него кураре.
— Спасибо! — сказал он, немного придя в себя. — Он… или она… признался?
— Еще нет, но скоро это сделает.
— Я не могу узнать, кто это?
— Пока нет. И пожалуйста, никому ничего не говори. Ничего, понятно? Есть вещи, которые знаем только мы с тобой и еще пара-тройка людей.
— Не волнуйся, я прекрасно все понимаю. Но есть кое-что еще, чего пока не знаешь ты, но знаю я. Позже поговорим, — сказал в ответ Томе, прощаясь с комиссаром. — Спасибо тебе за твою доброжелательность и профессионализм.
Комиссар на какое-то время замер в нерешительности, но, увидев, что к ним приближается инспектор Арнойа, пожал Каррейре руку, кивнул в знак прощания и направился к ней. Инспекторша шла к нему со стороны комиссариата, расположенного всего в двухстах метрах от ворот фасада Платериас; ее зонт, как обычно, свешивался с воротника плаща на спину. Дождь на время прекратился.
