Екатерина Останина
Фонтенбло
Больше, чем просто замок
Когда я прахом стану, Франция останется. И, когда по воле Бога взойду На небеса: «Это моя Франция», Моя душа будет любить ее.
Европа – но ведь это страшная и святая вещь – Европа! О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы, – эта страна святых чудес! Знаете ли вы, как дороги нам эти чудеса и как чтим мы великие племена, населяющие ее, и все великое и прекрасное, совершенное ими? Знаете ли, до каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны?
Очарование и почти мистическая загадка Франции и Фонтенбло и всегда были неразрешимы как для всего мира, так и для самих русских. Эта многовековая, непреходящая, пережившая много столетий любовь к Франции, нежная, трогательная, снисходительная к недостаткам, самая постоянная, самая верная из всех возможных видов любви, любовь братская – старшего к младшему. Издалека подобная любовь кажется загадочной, необъяснимой, почти мистической, и только тот, кто побывал во Франции, кто видел и узнавал неведомым, древним чувством мелькающие мимо окна автомобиля пейзажи этой страны, ее поля, перелески, темные величественные кроны густых лесов, так похожие на российские, но неуловимо другие, кто встретился лицом к лицу с этой страной, начинает осознавать это непостижимое древнее единство. Непостижимое на первый взгляд. И лишь после того, как тебя в самое сердце поразил Париж – вечная, первая и последняя любовь, когда ослепил своим великолепием и блеском роскошный Версаль, в парке которого отчего-то особенно остро трогает изумительная статуя двух обнявшихся юношей, конечно, братьев, наступает прозрение в Фонтенбло. Неосознанно в сознании звучат своего рода рефреном стихи Николая Гумилёва, обращенные к Франции:
В Фонтенбло – замке замков, «чудесном источнике», наступает момент истины, связывающий все необычайные впечатления, ощущается трепет, родственный только любви или творческому вдохновению писателя. Прозрение, озарение, мистика сопровождают этот дворец на протяжении столетий. Фонтенбло – воплощенный в камне символ братства, сохранившийся в единственной уцелевшей во времена безжалостного крушения старого порядка галерее, посвященной братьям-близнецам.
Ни в одном другом месте русский человек не чувствует себя так естественно, спокойно, будто попав из далекого странствия в свой родной дом, как в Фонтенбло, и это чувство рождается постепенно. Сначала оно опускается осязаемой любовью, когда проходишь по благоухающим так остро и одновременно нежно тенистым аллеям, созданным высокими лимонными деревьями, между которыми переливаются, как изысканные драгоценные украшения, оперения неспешно прогуливающихся по изумрудной зелени павлинов. Оно усиливается, в то время как ты стоишь в полутемной галерее Близнецов, слушая характерно- эмоциональную речь светловолосого и светлоглазого гида:
– Я не могу назвать вам свою фамилию: это запрещает контракт… Меня зовут Владимир, второе имя – Василий. Оно мне так нравится, и я не понимаю, почему вы, русские, так любите называть этим именем кошек.
– Вы русский?
– Нет, что вы! Я – француз! – и через несколько фраз: – Помню, когда в детстве мне мама читала Пушкина…
И это решительное заявление: «Я – француз!» – выслушивается русскими с известной долей снисходительности старшего брата, с улыбкой, следующей в ответ этому самоуверенному утверждению – заблуждению младшего. А в связи с этим и все дальнейшие слова очаровательного светловолосого Владимира выслушиваются на этой же снисходительной ноте:
– Для нас, французов, Фонтенбло – это прежде всего Наполеон. Конечно, история этого замка теряется в глубине веков, но мы привыкли начинать рассказ об этом величественном замке с Наполеона.
Легендарный уроженец Корсики, несмотря на его невысокое происхождение, стал для нынешних французов символом государственности, царственного величия, воплощением сильной власти. Потому во Франции настолько силен в наши дни культ Наполеона, и рассказ современных гидов о Фонтенбло всегда начинается с истории отречения императора от власти.
До сих пор, подобно солдатам старой гвардии Наполеона, чудом уцелевшим в русском походе, ему сочувствуют, и, как и встарь, слезы наворачиваются на глаза, впрочем, совершенно непонятные нашим соотечественникам:
– Солдаты моей старой гвардии, сегодня я прощаюсь с вами…
Фраза прощания, ставшая хрестоматийной, весьма характерна для человека, всю жизнь тяготевшего к театральным эффектам. Наполеон, вероятно терзавшийся комплексом неполноценности, 4 апреля 1814 года велел собрать своих солдат в старинном дворе Белой Лошади, который впоследствии с его легкой руки стал именоваться двором Прощания, спустился вниз по Подковообразной лестнице, по которой имели право подниматься только самые знатные аристократы верхом на лошадях, после чего поцеловал символ с орлом и отправился на остров Эльба в изгнание.
Говорят, его гвардейцы плакали, а зря – как их император, так и они не отдавали себе отчета в том, что на самом деле обстоятельства могут складываться гораздо хуже. По крайней мере, ссылка была всего лишь номинальной, почетной, и Наполеон был назначен губернатором острова. Конечно, современные французы возмущены: император, едва не завоевавший целый мир, ни в коей мере не может удовлетвориться долей простого смертного – Эльба слишком мала для его амбиций. Что же касается гвардейцев, собравшихся в достопамятный день во дворе Белой Лошади, то им предлагалось спокойно жить в стабильной стране. Но, как известно, все познается в сравнении.
Прошло чуть больше года, как бывший император сбежал с острова завоевывать Париж, но он, прежде чем попасть в столицу, не забыл побывать в Фонтенбло. Дворец всегда ему нравился, он называл его «домом королей и веков», и, пожалуй, только в этом он не ошибался. Это была единственная откровенная фраза великого соблазнителя, поскольку рассчитывать на театральные эффекты в момент ее произнесения не приходилось – экс-император находился в ссылке. А далее произошло сокрушительное поражение Наполеона и его старой гвардии под Ватерлоо. Наполеон снова оказался в Фонтенбло, где дважды пытался предпринять попытки отравиться, но неудачно.
Потому французские гиды в Фонтенбло и показывают прежде всего прихожую императора, кабинет Отречения от престола, комнату адъютантов императора… Русские не так однозначно подходили к истории Фонтенбло. Известно, что когда Б. Н. Лосского, многолетнего хранителя замка-музея, просили рассказать об истории «чудесного источника», он терялся: «С чего же начать? С 1137 года? Или с 1259?… Или… лучше с Франциска I!».
Наконец, убеждение в этом заблуждении наивного младшего брата окончательно крепнет, когда стоишь на знаменитой витой лестнице Фонтенбло, задуманной в виде подковы. Нигде не чувствуешь себя так естественно, как здесь, на этом каменном воплощении королевского трона, трона длинноволосых королей, пришедших в эти прекрасные земли из своей гибнущей во льдах Арктогеи. Потому и историю знаменитого замка – символа государственной власти – следует начать именно с них, основателей Фонтенбло, первым из которых был Хлодвиг Меровинг. И первая, самая знаменитая легенда связана с ним и с удивительным лесом Фонтенбло.
