буйные заросли чертополоха. К тому же совершенно пусто. Ни звука, ни шороха. Ни пятнышка света. Но ведь у Оракула есть культ, следовательно, должны быть жрецы. Что-то непохоже... А если и есть, они достаточно вольно трактуют свои обязанности.
«Какая разница? Какое все это имеет значение? Я ведь приехала задать вопрос. Просто задать вопрос. Не все ли равно, кому и где?»
Да, но только она ждала чего-то... другого. Ждала могущества, всесилия, мощи, ждала ослепительной роскоши, отображающей хотя бы тень того бесконечного знания, которым обладает живущее здесь существо.
«Ты в самом деле на это рассчитывала, Диз? Что в сельской глуши, в скалах, раскинулись райские сады? Ну и с чего ты это взяла?»
А ведь действительно... Никто никогда не рассказывал, как выглядит Серый храм. Как и сам Оракул. О нем вообще мало говорят. Достоверно известно одно: он всегда отвечает. И этого достаточно. Ведь, по сути, это все, чего от него хотят.
Диз нерешительно тряхнула головой, отбросила пальцами с лица непослушную прядь, привычно выбившуюся из косы, положила ладонь на рукоятку меча. К Серому храму было принято приходить пешком, и сейчас она жалела, что оставила кобылу в той деревенской гостинице, где обещал ждать Глодер, вбивший себе в голову, что он должен увидеть ее по– сле визита к Оракулу. Почему-то Диз казалось, что, сидя верхом, она чувствовала бы себя увереннее... может, потому, что могла бы потрепать по холке лошадь, делая вид, будто успокаивает ее, а на деле успокаивая саму себя.
Неужели она начинает злиться?
«Да. Да, мне кажется, что меня обманули. Там никого нет. А если и есть, то он ничем не сможет мне помочь. Что может знать существо, дом которого так... так
– Эй! – неожиданно для самой себя крикнула она.– Э-эй!
Нет даже эха. А вот это странно – здесь ведь повсюду скалы.
– Есть кто живой? Я пришла к Оракулу!
Чего она ждала? Что из арки проступит тень, закутанная в серебристый туман, и скажет замогильным голосом: «Входи, смертная, тебе позволено»? Почему бы просто не войти? Ведь, кажется, ничто не мешает? Так отчего же она стоит здесь как вкопанная и словно ждет торжественной встречи?
– Диз.
Снова она. Опять она.
Теперь эта девочка стоит у входа в храм. На ней по-прежнему длинная синяя туника, слишком большая для нее, с волочащимся по земле подолом и закрывающими ладони рукавами, подпоясанная кожаным ремешком, белое покрывало, накинутое на волосы и плотно закутывающее голову, как это принято у незамужних девушек из дворянских семей, – так, что видно только лицо. Снова эти огромные, словно нарисованные глаза неопределенного цвета, снова заостренные, как у мертвеца, черты, карикатурно темные и крупные веснуш– ки на вздернутом носике, сухие, плотно сжатые губы. И снова этот голос. Очень детский, выдающий ее настоящий возраст,– и очень печальный. Этой печали так много, что она кажется наигранной.
– Ну что опять? – раздраженно спросила Диз, в который раз тщательно пряча за маской неприязни жгучее любопытство и уже почти привычный страх.
– Ты просто боишься войти.
– Что?! – Оскорбленная гордость – это не маска. Хотя очень удобна в качестве маски.
– Да. Боишься, что получишь не тот ответ, которого ждешь. А потому пытаешься убедить себя, будто нищий, живущий в этой развалюхе, не может быть настоящим Оракулом. Боги не живут в хижинах. На то они и боги, верно? Это нормально, Диз. Так должно быть. Так думают все. Потому храм и выглядит так. Чтобы неспособные принять ответ смогли убедить себя, что их просто обманули. Видишь, как он добр. Но ты иди. Эта иллюзия не для тебя. Тебе понравится ответ.
Диз невольно оторвала взгляд от едва шевелящихся губ и снова устремила его на храм. Нет, в этом мире боги не бывают такими жалкими. В этом мире боги уважают себя. Они любят себя. А потому и мы любим их. Как можно поклоняться тому, кто ни во что себя не ставит?
Хотя, может, Серый Оракул в самом деле аскет?
Диз усмехнулась этой мысли. Почему бы и нет? У богов свои причуды.
Она опустила глаза и почти не удивилась, обнаружив, что девочки уже нет. Диз ни разу за все эти годы не видела, как она появляется и исчезает. Но, надо признать, и то и другое всегда происходило вовремя... как нельзя более вовремя.
Диз глубоко вздохнула, медленно улыбнулась и вошла в храм.
Зеркальный пол. Четыре тысячи арок, вытекающих друг из друга стройными мраморными волнами, – или это просто двоится, троится в глазах после клубящегося тумана, из которого он только что вышел? Массивные барельефы на резном потолке, словно затейливые сталактиты в соляной пещере. Все это в пыли, в паутине, но, как ни странно, продолжает вызывать трепет. А может, именно поэтому. Запустение – спутник вечности, так она говорила?.. Что ж, ей виднее.
Дэмьен сделал шаг вперед, твердо уперся руками в пояс, широко расставил ноги, набрал полные легкие воздуха:
– Я пришел к Гвиндейл!
Его голос взметнулся к потолку, помчался вдоль бесконечных стен, бесформенных, перетекающих друг в друга сводчатых залов. И исчез.
Дэмьен постоял, вслушиваясь в затихающие отзвуки своего голоса, искажавшие его до полной неузнаваемости. Обычно она появлялась сразу же, как только последний звук терялся в дальнем зале. И вот все стихло, а ее нет. Что ж, он был к этому готов.
– Я... пришел... к Гвиндейл,– четко, но уже не так громко повторил он. Громкость не имела значения – она все равно услышала бы его, даже если бы он шептал. В таком месте, как это, любой звук превращается в грохот.
Ничего. Ни ответного звука, ни тени. «Интересно, сколько здесь народу? – внезапно подумал Дэмьен.– У Оракула, помнится, что-то около десятка приближенных слуг, вдвое больше Хранителей, а жрецов... черт, она же мне говорила... много, в общем. Хотелось бы знать, где они. Под землей? А может, стоят рядами вдоль стен, просто я их не вижу?»
Последняя мысль немного позабавила его, и, когда он крикнул в третий раз, в его голосе явственно слышалась улыбка.
– Я пришел к Гвиндейл!
Черт. Вот это зря. Она может решить, что он смеется над ней. На всякий случай он подождал еще какое-то время. Потом тихо вздохнул. Ему уже не хотелось смеяться.
Кажется, она в самом деле на него разозлилась.
Дэмьен помедлил еще немного, ожидая чуда, потом вынул из кармана подобранную в бору шишку. Он взял ее, не рассчитывая всерьез, что это поможет,– просто поддался минутной ностальгии, но теперь понял, что, раз уж Гвиндейл настолько сильно злится на него, значит, она тоже терзается этой ностальгией. Он сжал шишку пальцами, почувствовав, как впились в кожу шероховатые уголки, сделал несколько шагов вперед, остановился на расстоянии вытянутой руки от того места, где начинался водоворот арок, нагнулся и положил шишку на пол. Отступил, скрестил руки на груди.
И больше не стал звать.
Она появилась через семь ударов его сердца. Ей всегда нравилось это число – она была немного суеверна. Дэмьен знал это и потому не был удивлен ее появлением.
Она вышла из центральной арки, подошла к шишке, опустила голову, смотрела вниз несколько долгих мгновений, потом подняла ее. Дэмьен с улыбкой наблюдал, как она нерешительно вертит шишку в тонких прозрачных пальцах, точно так же, как он в бору час назад. Он знал, о чем она думает, и она знала, что он знает. Это было справедливо. Не только ей быть всезнающей, в конце-то концов.
– Я все пытаюсь вспомнить, какая тогда была погода,– вдруг произнесла она, и Дэмьен почувствовал, как невольно покрывается приятным ознобом от почти забытого звучания ее мягкого, слабо звенящего голоса.– Все пытаюсь и не могу. Один-единственный раз мы были в лесу, а я забыла.
– Солнце,– уверенно ответил он.– Было солнце. Не очень яркое, но теплое. Была осень... как
