грянул священный гимн, а толпа завопила от восторга. Ольвен испила святой воды, и Священный Круг не свалил её замертво, стало быть, власть по-прежнему свято блюдёт волю Божию. Долго ли это ещё будет так важно для них, думал Лукас, если уже сейчас они боятся признаваться вслух, что им случалось усомниться в этом?..
Радостное буйство, к которому присоединились и вопли из-за внешней стены – слух о том, что регентша прошла испытание Круга, мгновенно донёсся до ожидавших снаружи, – длилось несколько минут, а затем началась долгая и утомительная череда ритуалов, закрепляющих за Ольвен права регента. Лукас не смотрел на неё, взглядом выискивая наиболее надёжный путь вниз. Он не очень удачно сел: ложи магистрата находились прямо под ним, и было очень трудно пробраться вниз, оставшись незамеченным – тем более что Дерек наверняка ждёт от него подобной выходки. Впрочем, яда в святой воде нет – он в этом только что убедился. А ведь жаль… Лукас не успел довести мысль до конца.
– …и если среди вас, собравшихся в этот счастливый день, есть тот, кто желает присягнуть либо свидетельствовать, то пусть сделает это ныне, с благоволения Единого!
Вслед за этими словами, обязательно произносившимися после каждого официального свидетельства в Круге, установилась гробовая тишина. После всеобщего гвалта она оглушала, и Лукас почувствовал, будто всё происходящее – сон, от которого он когда-то решил не просыпаться… раз и навсегда решил. А решений своих он не менял.
– Я хочу свидетельствовать перед Единым!
Он никогда не кричал так громко, и ему заложило уши от собственно крика. Горожанка, сидевшая рядом с ним, шарахнулась и что-то прошептала – он не слышал, что, но на её лице читалось восхищение. Патрицианец-распорядитель пристально посмотрел в его сторону. Похоже, он был предупреждён. После мимолётного колебания его рука взметнулась вперёд и вверх.
– Так спустишь же и свидетельствуй, человек! – провозгласил он, и в следующее мгновение десятки рук подхватили Лукаса и понесли над людским морем вниз, держа крепко и бережно, не давая ни шелохнуться, ни упасть. И на долю мгновения, ощущая тысячи прикосновений, сменявшихся ежесекундно, и глядя, как стремительно приближается блестящая каменная плита, Лукас ощутил такой ужас, какого никогда прежде не ведал. Он не мог остановиться и не мог погибнуть – это было не в воле Лукаса, а в воле того, кто сейчас нёс его тысячей человеческих рук, нёс навстречу его собственному выбору… если только это действительно был
Он очнулся, стоя на дорожке из белого гравия лицом к трибунам, утопая в лавине приветственного гула. «Как на турнире», – подумал Лукас. Как будто он уже победил. Выбил Марвина Фостейна из седла… и получил от него удар в спину, и выжил, доказав, что предательством победить невозможно.
Сейчас он собирался доказать то же самое.
Лукас твёрдым шагом пересёк площадь и ступил в круг. Крики понемногу смолкли.
Он поднял голову и увидел Дерека.
Преподобный магистр Айберри сидел во втором ряду, скрестив руки на груди и неотрывно глядя на него. Ему стоило шевельнуть рукой, и Лукаса насадили бы на десять пик разом, но он не мог этого сделать на глазах у толпы, которая ждала пикантного дополнения к только что увиденному представлению. Но это сейчас – а после того, как я отопью из чаши, они с одинаковым восторгом примут и мой триумф, и мою смерть…
«А остальные умрут, не успев раскрыть рта», – так ты сказал, Дерек?..
И неожиданно он всё понял.
Толпа ждала. Патрицианцы хмуро переглядывались – они не любили нарушения установленного этикета. А Дерек смотрел на Лукаса, и, когда прочёл в его глазах понимание, слегка покачал головой. Ты столько лет был дураком, Лукас из Джейдри, и неужели ты решил, что достаточно было увидеть себя со стороны, чтобы перестать быть им? Дерек был тебе другом и понимал тебя, но ты никогда не понимал
Всё это было так просто, что даже не приходило Лукасу в голову. Он всегда выбирал самые запутанные пути, искренне веря, что так быстрее достигнет цели. А это ложь. Это с самого начала была ложь. И единственный верный путь – это то, на что указывают твои глаза.
Лукас поднял голову и обвёл взглядом людей, ждавших его слов. Их были сотни, тысячи. И он поймал в силок их всех.
«Марвин, ты хотел, чтобы было три тысячи свидетелей, когда я заплачу за всё… Так вот же они. Вот! И, смотри, я плачу за всё».
– Моё имя Лукас Джейдри, – сказал он чётко и внятно, и знал, что каждый, сидящий на этих рядах, слышит его слова. – И ныне я свидетельствую, что перед вами – истинный король. – Он развернулся к ложе, которую заняла Ольвен с младенцем, и выбросил руку вперёд – раскрытой ладонью вверх. – Вот это – сын Артеньи, Богом отвергнутой герцогини, сестры Артена Благоразумного, которого вы звали Попрошайкой. Но через несколько месяцев или лет вы прослышите о ребёнке, живущем на севере. Человек по имени Марвин из Фостейна скажет вам, что этот ребёнок – истинный сын Артеньи и законный король Хандл-Тера. Вам скажут, что север принял короля и защитил от тех, кто считает, будто кровь Артенитов недостойна более престола. Вам скажут, что эта женщина, Ольвен, столь похожая сейчас на матерь Святого Патрица, лжёт вам, и дитя на её руках тоже лжёт, хотя ещё само не знает об этом. Вам скажут, что магистрат священного ордена патрицианцев замыслил переворот и обманывал вас, выдавая за наследника безродного подкидыша. Так вам скажет человек по имени Марвин из Фостейна… конечно, если останется жив.
Лукас умолк и обвёл трибуны взглядом. Он знал, что каждое его слово уже теперь передаётся за стены и до заката облетит весь город, а наутро выйдет за его пределы. Он улыбался.
– Жители Хандл-Тера! Я здесь для того, чтобы предупредить вас: когда вы услышите это, не верьте. Эти обвинения – гнусны и лживы. А те, против кого они направлены – невиновны и чисты перед вами и Богом. И это я ныне свидетельствую!
Над амфитеатром повисла тишина. Каждый мужчина, женщина и ребёнок смотрели на Лукаса, но он чувствовал на себе только один взгляд – тот, на который не собирался отвечать иначе, чем тем, что сделал.
