l:href='#n_6' type='note'>[6], кочевали из городка в городок, но, как назло, армейских вербовщиков не встречали вообще, не говоря уже о вербовщиках Южно-Эссекского. Один день друзья провели, вырубая кустарник вдоль Большого Северного тракта за пару шиллингов, сущие гроши за такую работу, впрочем, гроши, вполне приемлемые и для бродяги, и для солдата. В полдень подрядивший их фермер угостил элем и завязал неторопливую беседу о погоде, о видах на урожай. Шарп, жуя принесённый крестьянином хлеб с сыром, громко полюбопытствовал, что творится в Испании.
Селянин удивлённо хмыкнул. Странный вопросы задаёт прохожий нищеброд.
— Пусть тебя это не тревожит, парень. Чем дальше армия от наших краёв, тем нам спокойнее.
Окинув взглядом очищенное пространство, похвалил:
— А у вас неплохо выходит, ребята. Поработаете ещё денёк?
Однако движение по тракту было скудным, и уже к концу дня надежды друзей углядеть проходящих мимо вербовщиков растаяли, как дым. Так что они отказались. К тому же бродить было приятнее, чем горбатиться. Шагать под синим летним небом, без забот, без обязательств. В ручьях плескалась рыба, ветви деревьев в садах клонились к земле от тяжести плодов, кругом было полно ягод, а то, чего не могла дать мать-природа, легко добывалось набегами на зажиточные усадьбы. Как восхитительно было просыпаться от ласковых лучиков восходящего светила в увитых плющом развалинах брошенных домов, не беспокоясь чисткой винтовки и палаша. За Грантемом открылась плоская равнина осушенных болот, и друзья ускорили продвижение, будто спеша дознаться, что там, за торфяниками?
— Наверно, Тэд Кэрью ошибся, сэр. — сделал вывод Харпер.
— Хватит называть меня «сэр»!
— Ох, и глупо же мы будем выглядеть, если он ошибся.
Те же подозрения одолевали и Шарпа, но он скорее откусил бы себе язык, чем признался в этом Харперу. Стрелок упрямо твердил себе, что Кэрью не мог ошибиться, и под Слифордом слова одноногого оружейника получили, наконец, зримое подтверждение.
Под Слифордом раскинулась шумная ярмарка, насосом втягивавшая в себя народ из близлежащих селений. Ярмарка, мечта любого вербовщика. Чего там только не было. Был силач, чей хозяин сходу предложил Харперу пять шиллингов серебром, лишь бы тот согласился изображать брата силача. Были сиамские близнецы, привезённые, как выкрикивал зазывала, за большие деньги из таинственного королевства Сиам. Была двухголовая овца и умеющая считать собака, обезьяна, выделывавшая воинские артикулы почище всякого служивого, и, конечно же, бородатая женщина, без которой не могла обойтись ни один уважающий себя деревенский торжок. На постоялых дворах было яблоку негде упасть от шлюх, в пивных — от крестьян. На площади нанимали рекрутов кавалерийский и артиллерийский вербовщики, танцевал медведь, изгилялись жонглёры с канатоходцами и лечили все болезни никому не ведомые всемирно знаменитые лекари, а рядом с тараторящим методистским проповедником вёл проповедь на свой лад сержант Горацио Гаверкамп. Он стоял на чурбаке, подпираемый с боков мальчишками-барабанщиками, пузатый, краснощёкий, с щёгольскими бачками. Сержант балагурил с зеваками, хлёстко отбривая всякого доморощенного остроумца. Работая локтями, Шарп и Харпер протолкались в первые ряды.
— Эй, приятель! — затронул Гаверкамп деревенского парнишку в вышитой сорочке, — Где ты проведёшь нынешнюю ночь?
Парень порозовел.
— Где же? Дома, держу пари! Дома, да? Один, правда ведь? Или ты ещё от мамкиной сиськи не отлип?
Толпа захохотала, и парнишка стал пунцовым. Сержант оскалил зубы:
— В армии, приятель, ты никогда не уснёшь один. Женщины будут штабелями валиться к твоим ногам! Взгляните на меня, разве я красавчик?
Зеваки наперебой выкрикивали то, что он и ожидал.
— Правильно, не красавчик. Никто не назовёт красавчиком Горацио Гаверкампа, а между тем, сотни цыпочек прошли через мои руки и не только руки! Вы спросите, как так? Из-за этого, ребятки, из-за этого!
Он взял себя за мундир с жёлтыми отворотами:
— Униформа! Солдатская униформа!
Барабанщики ударили палочками. Смущённый донельзя юноша-селянин поспешил скрыться в толчее, но сержант уже закончил с ним и нашёл новую мишень в лице Харпера, на голову возвышавшегося над толпой:
— Экий верзила! Он мог бы выиграть войну одной левой. Эй, малый, не думал поступить в солдаты?
Харпер молчал. Благодаря песочной шевелюре он выглядел гораздо младше своих двадцати восьми.
— Сколько ты зарабатываешь, приятель?
Патрик потряс головой, как если бы от смущения у него пропал дар речи.
— Держу пари, мелочь! А я? — сержант извлёк из кармана гинею и пустил меж пальцев, так что монета сверкала на солнце, то появляясь, то исчезая между костяшек, — Деньги! Солдатское счастье! Слышал о заварушке под Витторией, малый? Там нам обломился жирный куш! Золотишко, камешки, деньжата! Столько, что ты со всей роднёй будешь год придумывать, и не придумаешь!
Харпер, взявший под Витторией королевское во всех смыслах сокровище, поражённо раскрыл рот. Гаверкамп достал вторую гинею и начал жонглировать ими одной рукой:
— Богатство! Вот что значит быть солдатом! Богатство, красотки, слава, деньги и победы!
Под барабанную дробь монеты мелькали в воздухе, и молодчики в толпе не сводили с них глаз.
— Забудьте о голоде! Забудьте о бедности! Забудьте об одиночестве! Солдат всюду ходит с высоко поднятой головой и никого не боится!
Барабаны не умолкали. Гинеи взлетали к улыбающемуся дружелюбному лицу Гаверкампа:
— Вы о нас слышали, ребятки! Вы знаете о нас! Мы — Южно-Эссекский полк! Мы — те самые удальцы, что утёрли нос Бонапарту и лишили его покоя! Южно-Эссекский полк! Сам корсиканский людоед нас боится! И вы можете присоединиться к нам! Да-да! Мало того, мы вам за это ещё и заплатим!
Монеты перекочевали в правую ладонь сержанта. Он поднял её вверх, снял и перевернул кивер.
Ветерок шевелил огненно-рыжие волосы вербовщика. Барабанщики остановились, затем их палочки разом обрушились на тугую кожу, и под этот глухой рык первая гинея полетела в кивер. Второй удар, вторая монета последовала за первой. Запустив руку в карман, сержант достал горсть золотых кругляшей и под отбивки барабанов бросал монеты в кивер одну за одной.
— Три! — начал считать субъект с лисьей мордочкой около Шарпа, — Четыре! Пять!
Счёт подхватили, и каждая гинея, скрывавшиеся в кивере, сопровождалась дружным выдохом цифры. Выдохом, столь громким, что он заглушал на миг пение методистов.
— Пятнадцать! Шестнадцать! Семнадцать! Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать! Двадцать одна! Двадцать две!
На двадцать второй сержант Гаверкамп расплылся в широкой ухмылке, продемонстрировал зрителям полгинеи, тоже скрывшиеся в кивере. Туда же он ссыпал горсть шиллингов с пенсами и встряхнул кивер, отозвавшийся звоном монет:
— Двадцать три фунта, семнадцать шиллингов и шесть пенсов! Вот сколько мы заплатим вам за честь служить в славном Южно-Эссекском полку! Вступите в армию, и эти денежки ваши! Когда-то я был юн, ребятки! — зеваки недоверчиво загудели, — Да-да, ребятки, я тоже был когда-то юн! Так вот, с тех пор я понял одну вещь: не родилась ещё та смазливая фифа, которая устояла бы перед этим звуком!
Он вновь позвенел золотом.
— Задумайтесь, ребятки! За шиллинг девчонка вас поцелует, а что же она сделает за гинею? А за двадцать три фунта, семнадцать шиллингов и шесть пенсов?
— За такие деньжищи я даже замуж за тебя пойду! — взвизгнула баба, вызвав общий хохот, но юнцы в толпе помнили льющийся в кивер золотой дождь, превышавший полугодичный заработок большинства из них. Полугодичный! За одну подпись!
Сержант Гаверкамп ковал железо, покуда горячо:
— Я знаю, о чём вы думаете! Вы прожужжали все уши страшилками про армию! Да? — сержант
