разглядели Наполеона, охраняемого уланами, а спустя двое суток, перед бойней, положившей конец правлению Бонапарта, друзья второй раз сподобились узреть императора: он делал смотр войскам. И вот они пришли к Наполеону в его узилище, и он пожелал беседовать с ними. Они будут говорить с «тираном», «людоедом», «узурпатором», смотреть в его глаза и уйдут прочь, чтобы рассказывать детям и внукам, что встречались с пугалом Европы лицом к лицу. Не только сражались с его армией долгие горькие годы, но и стояли, волнуясь, как школяры, на одном ковре с Наполеоном Бонапартом в его доме-тюрьме на клочке земли посреди Южной Атлантики.
Шарп был воодушевлён не меньше Харпера. С самого начала он не верил в успех их поездки. Всю дорогу от Джеймстауна он готовил себя к унизительному отказу, утешаясь мыслью о том, что побывать на острове, где содержится человек, именем которого матери и по сей день пугали детей, стоит затраченных усилий. Но ворота Лонгвуда гостеприимно распахнулись, и слуга принёс на подносе слабый лимонад. Подавая прохладный напиток, камердинер посетовал на скаредность английской администрации, экономящей на содержании императора, вследствие чего он не в состоянии предложить визитёрам ничего более уместного и крепкого, чем лимонад. Шарп, которому досталась пара-тройка негодующих взглядов испанцев, пожал плечами. Английский майор с подчёркнутым безразличием оббивал кнутовище о ствол дерева.
Вскоре их пригласили в дом. Внутри пахло затхлостью и плесенью. Обои на веранде и в следующей комнате — бильярдной, испятнала сырость. Чёрно-белые гравюры на стенах засидели мухи. Дом напоминал Шарпу обиталище сельского священника, изо всех сил пыжащегося блеснуть несуществующим богатством и мифической знатностью. Лонгвуд казался злой пародией на мраморные залы и зеркальные холлы дворцов Парижа, которые Шарп с Харпером, разинув рот, обозревали в числе воинов со всей Европы после капитуляции французов в 1815 году. Тогда стрелок оробело взбирался по величественным лестницам, по которым не так давно поднимались и спускались бесчисленные короли и герцоги, ищущие милостей властелина мира. Сегодня Шарп ждал встречи с той же персоной в комнатушке, где вёдра на полу отмечали щели в протекающей крыше, а зелёное сукно бильярдного стола было истрёпано хуже старой куртки Шарпа, надетой им специально по случаю визита к свергнутому императору.
Прошло двадцать минут. Громко тикающие часы заскрипели, застонали и, дребезжа, пробили половину. Едва они затихли, вошли два французских офицера в мундирах с потускневшим золотым шитьём. Один скороговоркой выстреливал инструкции, как вести себя в присутствии императора, по-французски, а его товарищ повторял их на ломаном испанском.
В присутствии Его Величества посетители обязаны обнажить голову.
В присутствии Его Величества нельзя садиться, даже если сам Его Величество изволит присесть.
Рекомендуется сохранять молчание, пока Его Императорское Величество не заговорит с вами.
И, как уже было сказано, обращаться к Его Величеству следует не иначе, как «Вотр Мажести»
В случае несоблюдения этикета аудиенция будет незамедлительно прервана.
Капитан Ардилес скривился. Долговязый тощий Ардилес донельзя занимал Шарпа. В течение путешествия капитан прилагал титанические усилия, чтобы избежать общества своих пассажиров. Питался он в одиночестве, а на палубе появлялся ночью или когда портилась погода. Шарп столкнулся с Ардилесом единственный раз при посадке на «Эспириту Санто» в Кадисе. Испанские же армейские офицеры, плывшие на судне, узрели таинственного капитана впервые во время поездки в Лонгвуд.
Толмач закончил переводить правила испанцам, пренебрежительно оглядел Харпера с Шарпом и, немилосердно коверкая английские слова, осведомился:
— Вы поняли или мне перевести?
— Мы поняли, благодарю вас. — ответил Шарп по-французски почти без акцента.
Брови офицера взлетели вверх, он помедлил, потом кивнул.
— Его Величество скоро вас примет. — подытожил свою речь первый француз, и снова потянулись минуты томительного ожидания. Испанские армейские офицеры, расфранченные, как петухи, заранее сняли двууголки. Они переминались с ноги на ногу, скрипя сапогами и стуча саблями о пузатые опоры бильярдного стола. Ардилес уставился в окно. Харпер катнул пожелтевший шар по зелёному сукну. Тот вяло толкнулся в дальний борт и остановился.
Створки двери в противоположном конце комнаты отворились, и лакей в зелёной с золотом ливрее провозгласил:
— Император ждёт вас! — и отступил в сторону.
Шарп с бьющимся, как перед сражением, сердцем устремился вперёд, чтобы познакомиться, наконец, с давним врагом.
Наполеон обескуражил Шарпа. Он оказался совсем не таким, каким стрелок его представлял. Позже Шарп спрашивал себя: а кого, собственно, он думал увидеть в доме с жёлтыми стенами? Чёрта рогатого? Людоеда из сказок, глодающего острыми, как бритва, зубами человеческий мосол?
У пустого камина стоял маленький тучный человечек, обряженный в зелёный редингот с вельветовыми отворотами, панталоны до колен и грубые белые чулки. На лацкане красовалась розетка ордена Почётного Легиона.
Подробности Шарп рассмотрел позже, а в первый миг он застыл на пороге, впившись взором в лицо, знакомое по монетам, картинам и гравюрам. Шарп, которого нетерпеливо толкал в спину Харпер, с шумом втянул воздух. Император, бросив на него быстрый взгляд, понимающе улыбнулся.
Стрелка поразили глаза Наполеона. Живые, с горящей в них искоркой озорства, они жили отдельно от измученного одутловатого лица. Волосы у императора оказались мягкими и тонкими. Было что-то невыносимо женственное в этих шелковистых прядках, Шарпа так и подмывало взять, да и прикрыть их треуголкой, которую держал император в руке.
— Добро пожаловать, господа! — приветливо обратился Бонапарт к вошедшим.
Скучающий адъютант перевёл его слова испанцам, вызвав хор ответных любезностей. Капитан Ардилес лишь коротко кивнул.
Посетители выстроились вдоль стен. Император уселся в позолоченное кресло. В заставленной тонкой работы мебелью гостиной было так же сыро, как в бильярдной и на веранде. Плинтуса под бугрящимися от влаги обоями уродовали оловянные заплатки, перекрывавшие дыры крысиных нор. Шарп слышал шорох коготков за панелями. Очевидно, крысами дом был наводнён на зависть любому кораблю.
— Какое дело, господа, заставило вас отправиться в море?
Старший из офицеров, артиллерийский полковник Руис, почтительно объяснил, что они плывут из Кадиса в чилийский порт Вальдивию на фрегате «Эспириту Санто». Полковник представил капитана корабля. Ардилес деревянно поклонился, почти не скрывая враждебности. Адъютант Наполеона, чувствительный к малейшим проявлениям непочтительности, сердито засопел, однако благожелательности в тоне его патрона не убавилось. Ардилес на ласковые расспросы Бонапарта отвечал сухо и односложно. Было ясно, что удовольствие видеть тирана низринутым способно было вынудить капитана терпеть общество пассажиров, но не могло заставить любезничать с палачом Испании.
Наполеон оставил капитана в покое и вновь заговорил с Руисом.
Полковник поимённо назвал подчинённых. Те по очереди склонялись перед маленьким человеком в резном кресле, и он для каждого находил тёплое слово. Император поинтересовался у Руиса, каким ветром их занесло на Святую Елену. Тот охотно поведал, что искусство экипажа «Эспириту Санто» и скоростные характеристики самого корабля сберегли Руису и его офицерам уйму времени, которое они единогласно решили потратить на визит к Его Императорскому Величеству.
Иначе говоря, очень уж велик оказался соблазн поглазеть на беззубого зверя, прикованного к скале, но Бонапарт выслушал цветистую речь Руиса с явным удовольствием.
— Ваше посещение — честь для меня. Честь для меня, а сэру Хадсону Лоу — очередной повод для разлития желчи. Сэр Хадсон Лоу, — пояснил он с язвительной усмешкой, — это мой тюремщик. Он, пять тысяч солдат, семь военных посудин, восемь батарей пушек и океан, который вы так любезно пересекли. Пока адъютант повторял то же самое по-испански, император поглядывал на стоящих особняком Шарпа с Харпером, но, очевидно, решил оставить необычную пару, что называется «на десерт».
— Значит, вы, полковник Руис, следуете в Чили для усиления сосредоточенных там войск короля?
