Чем рельефнее вырисовывалось происшедшее здесь, тем больше у Кинжала холодело в груди.
Мысли роились, наползали одна на другую.
– Что было потом?
– Я закричала, боялась, вырвет волосы. Она отпустила, а я побежала на кухню, за топором. Прибегаю, она роется в том ящике… Я и рубанула, сзади. А зачем она продала, они были такие красивые…
– Собери самое необходимое, не забудь все деньги, документы и драгоценности, что есть в доме. Ребята проводят тебя в машину. Ни с кем не разговаривай, сиди там и носа не высовывай. Скоро поедем в Москву.
Во дворе с ноги на ногу переминался Ржавый, здешний «положенец».
Он понимал, что проблемы – лично у него, а не в этом доме, чтоб он сгорел!
Уважаемые московские люди попросили его приглядывать за сестричками, и – вот тебе на!
Когда он увидел, что прямо на него идёт сам Кинжал, понял, сейчас будет решаться, как ему дальше жить и, главное, где: на том свете или по-прежнему на этом?
– Братан, войдём в дом, – Кинжал был собран и интеллигентен.
– Скажи, за сестричками присматривали какие-то определённые пацаны или они всё время менялись?
– Хвощ и Тыра, оба живут по соседству, в зоне прямой видимости. Народ надёжный, проверенный.
– Они сейчас с тобой?
– Нет, оба отпросились, когда ты приехал, – на рыбалку. А то, жаловались, поссать отойти некогда.
– А где рыбачат?
– Их кореш в курсе – Шмель. Сейчас найдём.
Кинжал вспомнил завербованного им бомбилу. Теперь, наверное, солидный хозяин автосервиса.
– А что за Шмель? Физически он – как?
– Да нормальный пацан, бывший десантник.
– Слушай, Ржавый, дай мне этого Шмеля на несколько часов, а сам можешь быть свободен – лады? Мне только проводник и нужен.
У Ржавого отлегло от сердца, кажется, пронесло. Пусть москвичи сами решают свои проблемы, вон сколько их на трёх машинах понаехало!
4
Русская рыбалка – дело известное.
Хвощ и Тыра даже не разматывали удочки.
Они – упились.
– Говорил тебе, держись меня, не пропадёшь, – маленький вёрткий Хвощ обращался к здоровенному красномордому Тыре, но тот его почти не слышал. У него отказались работать уши, в них стоял шум морского прибоя, – наверное, водка палёная.
Тыра сидел, привалившись к толстенной берёзе, которая не давала ему упасть, тупо смотрел на тихую реку, и ему было хорошо.
– Бабла мы с тобой срубили по-лёгкому, – Хвощ рассматривал жёлтую пачку дорогого «Кэмела», щурился от дыма. – Красиво жить не запретишь – факт.
Он уже понял, что Тыра не собеседник, слаб на водку, поэтому больше говорил сам себе. Пьяный Хвощ становился добрым, но его сожительница Зойка была в курсе: тронь этого добряка после двух стаканов – смерть.
– Если б не я, не шуршала бы сейчас у тебя в кармане целая тысяча «бакинских». Это – факт, Тыра, не шуршала бы.
Хвощ находился в эйфории гордости самим собой – ни с чем не сравнимое чувство, которое хоть раз в жизни испытал каждый русский мужик.
В этом состоянии он и увидел глюк.
Хвощ щелчком выстрелил сигарету в реку, проводил её взглядом и ещё раз посмотрел туда, где появилось видение.
Это был их кореш Шмель – с огромным рюкзаком, в болотных сапогах и дорогущими снастями, таких в Озёрах не было ни у кого. Шмель имел собственный автосервис, богател с каждым месяцем, но друзей не забывал. Правда, денег в долг не давал, если проект был связан с опохмелом, или тем, что ему предшествует.
– А я вас ищу, ищу, куда вы пропали? – в отдельной брезентовой сумке у Шмеля был сборно- разборный мангал, – сейчас такое мясцо замастырим… Тыра, братан, ты живой? Опять водку у Анапы брали? Там же сплошь одна политура!
– Мы здесь, – трезво, но уже некстати констатировал Хвощ.
Тыра промолчал, но другана узнал и блаженно улыбнулся.
– Пить надо качественный продукт, – с этими словами Шмель извлёк из рюкзака литровую бутылку самой дорогой водки, какая была у них в центральном супермаркете. Он приладил её в воде, у самого берега – для обязательного охлаждения, что даже на этикетке было предписано.
– Смотри, Шмель, не унесёт? – озаботился Хвощ. – Помнишь, как тогда, на майские? Кинулись, а бутылочка – тю-тю!
– Я ей унесу, – шутливо грозно заметил Шмель. – Реку осушу!
Он ловко собрал мангал, прикинул, откуда дует ветер, чтобы дым в рожу не стремился, установил жаровню и стал давить припасённую обёрточную бумагу в катышки – для разжигания огня.
– Наташка такой шашлычок заквасила – атас. Счас нажарим, а рыба нехай пока в реке поплещется – до следующего раза, зараза. Как думаешь, Хвощ?
Шмель ловил себя на том, что начинает говорить интонациями Кинжала, который целый час инструктировал, натаскивал его для этого непростого разговора с корешами.
Сейчас Кинжал всё слышит, потому что на груди Шмеля прилажен микрофон, но подсказать не может. Зарабатывай, Шмель, обещанные полторы тысячи долларов самостоятельно, – понятно, тяжело, головой работать надо, но такие бабки на дороге не валяются.
Между тем Хвощ начал трезветь.
Он вспомнил, что сегодня – рабочий день.
В автосервисе Шмеля работы невпроворот, а он – на рыбалку, да с шашлыком. «Что-то не вяжется, – почувствовал рыжий, – неспроста Шмель “прилетел”. У него, бывшего бомбилы, каждый шаг – рубль, он бесплатно даже не бзднёт».
А Тыра захрапел – с открытыми глазами.
Шмель всё-таки заставил дружно запылать пять тучных берёзовых поленьев, что припёр в рюкзаке. Одно, шестое, – про запас.
Настало время покурить.
– Едрёна шишка, сигареты не купил! – он показал Хвощу тощую пачку любимого «Кэмела».
– Угости, братан, я потом съезжу.
Увидев у Хвоща тот же «Кэмел», Шмель сделал вид, что приятно обрадован:
– Это какими же темпами растёт благосостояние российских безработных! – и сам себе удивлялся, откуда у него берутся такие благородные слова. Это всё Кинжал, говорят, он настоящий академик и пять штук институтов закончил.
– Хорошо, – Шмель затянулся, соображая, готов ли Хвощ к серьёзному разговору, или ещё погодить. Кинжал, вообще-то, просил побыстрее, – может, за скорость прибавит?
– Ну, так расскажи, Хвощ, товарищу, как разбогател? Глядишь, и я тоже подразживусь на
