Элизабет главным образом изумило его неописуемое почтение к леди Кэтрин, а также его благое намерение крестить, сочетать браком и хоронить своих прихожан, когда бы это ни потребовалось.
— Он мне кажется странноватым, — сказала она. — Я его не понимаю. Его перо дышит напыщенностью. И почему он приносит извинения за то, что стал наследником майората? Мы ведь не можем предположить, что он что-нибудь изменил, даже будь это в его силах? Здравомыслящий ли он человек, папенька?
— Нет, душа моя, не думаю. И весьма надеюсь, что он окажется полной тому противоположностью. B его письме есть смесь подобострастия и самодовольства, которая многое сулит. Мне не терпится его увидеть.
— Композиция его письма не вызывает нареканий, — сказала Мэри. — Аллегория оливковой ветви не нова, но, по-моему, выражена недурно.
Кэтрин и Лидию ни письмо, ни его автор ничуть не заинтересовали. Их родственник никак не мог приехать в алом мундире, а уже несколько недель общество мужчин в одежде иного цвета их не привлекало. Что до их матери, то письмо мистера Коллинза во многом смягчило ее недоброжелательность, и она готова была принять его со спокойствием, немало удивившим ее мужа и дочерей.
Мистер Коллинз был точен, и семья оказала ему самый любезный прием. Мистер Беннет, правда, ограничился несколькими словами, но миссис Беннет и барышни охотно поддерживали разговор, а мистер Коллинз, казалось, не нуждался в ободрении и не был склонен молчать. Он оказался высоким молодым человеком двадцати пяти лет, плотного сложения, весьма серьезным, с величавой осанкой; манеры его отличались примерной благовоспитанностью. Не успел он сесть, как сделал миссис Беннет комплимент, что она взрастила столь прекрасных дочерей, сказал, что много наслышан об их красоте, но на этот раз истина превзошла все хвалы; а затем добавил, что, без сомнения, со временем все они на радость ей сделают отличные партии. Эта галантность пришлась по вкусу далеко не всем его слушательницам, но миссис Беннет не пренебрегала никакими комплиментами и ответила весьма охотно:
— Право, вы очень любезны, сударь, и я от всего сердца желаю, чтобы это сбылось; иначе ведь их ждет бедность. Все так странно устроено!
— Быть может, вы имеете в виду майорат?
— Ах, сударь, разумеется. Такое несчастье для моих бедных девочек, сами извольте рассудить. Не то чтобы я вас винила — так уж на свете заведено. C майоратом никогда не известно, кому достанется имение.
— Сударыня, я весьма сострадаю бедственному жребию моих прекрасных кузин и мог бы многое сказать об этом, не опасайся я показаться дерзким и излишне торопливым. Но я могу заверить несравненных барышень, что приехал готовым смотреть на них восхищенным взором. Пока я не скажу более ничего, но, быть может, когда мы познакомимся поближе…
Его перебило приглашение к обеду, и барышни обменялись улыбками. Не только они были предметом восхищения мистера Коллинза. Гостиную, столовую и всю мебель в них он внимательно осмотрел и похвалил, и его комплименты всему и вся пролили бы бальзам на сердце миссис Беннет, если бы не горькая мысль, что видит он это как свою будущую собственность. Обед, в свою очередь, стал предметом восхищения, и мистер Коллинз пожелал узнать, какая, из его прекрасных кузин придала кушаньям такое совершенство. Однако миссис Беннет поспешила вывести его из заблуждения, объяснив с некоторой досадой, что им вполне по средствам держать хорошую кухарку и ее дочерям делать в кухне нечего. Он рассыпался в извинениях, что дал ей повод к неудовольствию, и она более мягким тоном заверила его, что ничуть не обиделась, но он продолжал испрашивать прощения еще около четверти часа.
Глава 14
За обедом мистер Беннет большую частью хранил молчание, но, когда слуги вышли, он счел, что пора побеседовать со своим гостем, и коснулся темы, которая, по его мнению, должна была позволить тому особенно блеснуть, заметив, что ему как будто выпало редкое счастье обрести великодушную патронессу. Внимание леди Кэтрин де Бэр к его желаниям и ее заботливость поистине замечательны. Мистер Беннет не мог бы сделать лучшего выбора. Мистер Коллинз дал волю красноречию, превознося леди Кэтрин. Его серьезность обрела еще большую торжественность, и с великой важностью он объявил, что никогда в жизни не видел подобной доброты у знатных особ — такой ласковости и снисходительности, какие оказывает ему леди Кэтрин. Она соблаговолила отозваться с похвалой об обеих проповедях, которые он имел честь произнести в ее присутствии. Кроме того, она дважды приглашал его отобедать в Розингсе и не далее как в прошлую субботу послала за ним, когда вечером ей потребовался четвертый партнёр за карточным столом. Многие люди почитают леди Кэтрин гордой, ему это известно, но сам он не видел от нее ничего, кроме ласковости. Разговаривает она с ним всегда как с джентльменом; она не возражает против того, чтобы он вращался в местном обществе или порой покидал приход на неделю-другую, дабы посетить своих родственников. Более того: она снизошла дать ему совет жениться елико возможно скорее при условии, что он сделать разумный выбор; а однажды так запросто посетила его скромное жилище, где одобрила все переделки, какие он счел нужным предпринять, и даже изволила указать на необходимость еще некоторых касательно полок в стенных шкафах наверху.
— Очень любезно и превосходней некуда, — сказала миссис Беннет. — Она, видно, очень приятная женщина. Такая жалость, что мало какие знатные дамы на нее похожи. A проживает она поблизости от вас, сударь?
— Сад, окружающий мое смиренное жилище, отделен лишь дорогой от Розингс-Парка, резиденции ее милости.
— Вроде бы, сударь, вы упомянули, что она вдовеет? Есть ли у нее дети?
— Лишь одна дочь, наследница Розингс-Парка и весьма большого состояния.
— А! — вскричала миссис Беннет. — Какая счастливица! Не то что многие и многие девицы. А какова она? Должно быть, красавица?
— Она поистине само совершенство. Леди Кэтрин изволит говорить, что истинной красотой мисс де Бэр далеко превосходит самых признанных красавиц, ибо в ее чертах есть нечто, что сразу выделяет девицу знатного происхождения. K несчастно, она слаба здоровьем, и сие помешало ей обрести ту неподражаемость в музыке, пении, рисовании и прочем, коей она, бесспорно, достигла бы, как меня заверила ее почтенная наставница, все еще проживающая у них. Однако она образец приветливости и часто изволит проезжать мимо моего скромного жилища в своем маленьком фаэтоне, запряженном пони.
— Она представлялась ко двору? Я что-то не упомню ее фамилии среди представлявшихся девиц.
— Слабая конституции, увы, не позволяет ей бывать в столице, и, как я однажды сказал леди Кэтрин, по этой причине английский двор лишен самого блистательного своего украшения. Ее милости как будто понравилась эта мысль, и вы мокнете вообразить, сколь я счастлив при каждом удобном случае вставлять такие скромные комплименты, всегда столь уместные в беседах с дамами. Я не раз повторял леди Кэтрин, что ее обворожительная дочь рождена стать герцогиней, причем сей высочайший титул отнюдь не послужит к ее возвышению, но, напротив, она возвысит его. Вот такие пустячки, нравящиеся ее милости, такие знаки почтения, тешу себя мыслью, мне особенно удаются.
— Совершенно справедливо, — сказал мистер Беннет, — и как вы счастливы, что наделены талантом льстить с изяществом. Могу ли я спросить, эти комплименты к месту рождаются вдохновением минуты, или они — плод предварительных размышлений?
— Подсказываются они главным образом обстоятельствами. И, хотя меня развлекает сочинять и совершенствовать маленькие изящные комплименты, подходящие к обычным случаям, я всегда тщусь произносить их так, будто они только что пришли мне в голову.
Упования мистера Беннета сбылись сполна. Его родственник оказался кладезем глупостей, как он и надеялся. Он слушал его с величайшим наслаждением, сохраняя в то же время вид невозмутимейшей серьезности, и лишь изредка посматривал на Элизабет, приглашая ее разделить с ним это удовольствие.