мистера Дарси». Затем она отправилась искать свою старшую сестру, которая обещала узнать что-нибудь от мистера Бингли. Джейн посмотрела на нее с улыбкой такой счастливой безмятежности, с таким сияющим выражением лица, что не оставалось никаких сомнений, насколько довольна она была тем, как прошел этот вечер. Элизабет в одно мгновение поняла чувства сестры, и ее тревога за Уикхема, негодование на его врагов и все прочее отступили перед надеждой, что Джейн на верном пути к счастью.
— Мне хочется знать, — сказала она, улыбаясь столь же радостно, как и сестра, — что ты услышала про мистера Уикхема. Но, может быть, ты проводила время так приятно, что не могла думать ни о ком третьем. И, если так, я тебя прощаю.
— Нет, — ответила Джейн, — я о нем не забыла, однако ничего хорошего я тебе сказать не могу. Мистер Бингли не знает подробностей его истории, и ему не известны причины, особенно оскорбившие мистера Дарси, но он ручается за безупречное поведение, благородство и честность своего друга и полностью убежден, что мистер Уикхем заслуживал куда менее одолжений от мистера Дарси, чем получил. Мне грустно говорить это, но, судя по его словами словам его сестры, мистер Уикхем отнюдь не добропорядочный человек. Боюсь, он был очень легкомыслен и поделом утратил расположение мистера Дарси.
— Мистер Бингли ведь не знаком с мистером Уикхемом?
— Да, он впервые увидел его в то утро в Меритоне.
— Значит, он говорил только то, что слышал от мистера Дарси. C меня этого достаточно. A что он сказал про приход?
— Ему не удалось точно припомнить обстоятельства, хотя он не раз слышал о них от мистера Дарси, но он думает, что завещан приход был лишь на определенных условиях.
— В искренности мистера Бингли я не сомневаюсь, — ласково сказала Элизабет, — но ты извинишь меня, если я не начну думать иначе на основании лишь ничем не подкрепленных заверений. Не спорю, мистер Бингли защищает своего друга весьма убедительно, но он ведь многого не знает, а остальное узнал от того же друга, и я позволю себе остаться при прежнем мнении об обоих этих джентльменах.
Затем она заговорила о предмете, более приятном для них обеих и который не мог стать причиной для разногласий. Элизабет с восхищением слушала о счастливых, хотя и робких надеждах, которые Бингли пробудил в сердце Джейн, и сказала все, что могла, лишь бы укрепить их. Когда же к ним присоединился сам мистер Бингли, Элизабет отошла к Шарлотте Лукас, но не успела ответить на ее расспросы о своем последнем кавалере, как к ним приблизился мистер Коллинз и с превеликим восторгом сообщил ей, что имел счастье сделать важнейшее открытие.
— Благодаря особой случайности я узнал, — сказал он, — что сейчас в этой зале находится близкий родственник моей благодетельницы. Мне довелось своими ушами услышать, как сам этот джентльмен изволил упомянуть барышне, хозяйке этого дома, имена своей кузины мисс де Бэр и ее матушки леди Кэтрин. Сколь чудесны такие совпадения! Кто бы подумал, что на этом балу я встречу, возможно, племянника леди Кэтрин де Бэр! Я в восхищении, что сделал это открытие как раз вовремя, чтобы успеть выразить ему свое почтение, и намерен сделать это сейчас же в уповании, что он извинит мое промедление. Моя полная неосведомленность об этом родстве должна послужить мне оправданием.
— Вы же не собираетесь представиться мистеру Дарси?!
— О, собираюсь, собираюсь. И испрошу у него прошения, что не сделал этого раньше. Я ведь предполагаю, что он доводится леди Кэтрин племянником! И в моей власти заверить его, что неделю тому назад, считая со вчерашнего дня, ее милость пребывала в добром здравии.
Элизабет настойчиво пыталась отговорить его от такого плана. Уверяла, что мистер Дарси сочтет его попытку заговорить с ним без надлежащего представления дерзкой вольностью, а не знаком уважения к своей тетушке. Добавила, что ни малейшей необходимости им вступить в разговор нет и что в любом случае желание с ним познакомиться должен выразить мистер Дарси как человек более высокого положения в обществе. Мистер Коллинз слушал ее с упрямым выражением, свидетельствовавшим, что он намерен последовать своему намерению, а когда она умолкла, ответил следующим образом:
— Дражайшая мисс Элизабет, я придерживаюсь высочайшего мнения о вашей способности здраво судить обо всем, что находится в пределах вашего разумения, но дозвольте мне указать, что существует великое различие между правилами, установленными для поведения мирян, и теми, которым следуют священнослужители. Ибо, дозвольте мне заметить, духовный сан я полагаю равным самым высоким титулам сего королевства при условии, что при этом соблюдается надлежащее смирение. Посему вы должны дозволить мне в этом случае следовать указаниям моей совести, каковая требует от меня исполнения того, что я почитаю своим долгом. Простите, что я не последую вашему совету, хотя во всех иных случаях Он будет моим путеводным факелом. Однако в настоящих обстоятельствах я полагаю, что образование и житейский опыт позволяют мне судить о том, как должно поступить, вернее юной девицы, подобной вам.
И с низким поклоном он покинул ее, чтобы взяться за мистера Дарси, за чьим впечатлением она внимательно наблюдала и чье изумление подобной фамильярностью было более чем явным. Ее кузен предварил свою речь торжественным поклоном, и, хотя до нее не доносилось ни слова, ей казалось, будто она слышит каждое, а по движению его губ различила «извинения», «Хансфорд» и «леди Кэтрин де Бэр». Ее разбирала досада при виде того, как он дает пищу для презрения подобному человеку. Мистер Дарси смотрел на него с нескрываемой досадливой гримасой, а когда мистер Коллинз наконец дал ему возможность произнести хоть слово, ответил с видом самой холодной вежливости. Впрочем, это не помешало мистеру Коллинзу вновь разразиться речью. На ее протяжении презрение мистера Дарси, казалось, все росло и росло, а по ее завершении он только чуть наклонил голову и отвернулся. Мистер же Коллинз возвратился к Элизабет.
— Заверяю вас, у меня нет причин, — сказал он, — быть разочарованным оказанным мне приемом. Мистер Дарси, несомненно, оценил такой знак внимания. Он ответил со всей учтивостью и даже сделал мне комплимент, сказав, что он совершенно убежден в проницательности леди Кэтрин и уверен, что она никого бы не удостоила своей милостью незаслуженно. Такая лестная мысль. И я весьма доволен.
Элизабет более не имела собственных целей, а потому она сосредоточила внимание на своей сестре и мистере Бингли. Ее наблюдения дали пищу таким приятным мыслям, что она почувствовала себя счастливой почти не меньше самой Джейн. Она уже видела, как ее сестра водит хозяйкой в этот дом, где ее ждут все радости, какими только может одарить брак по истинной любви, с даже думала, что при таких обстоятельствах сестрицы мистера Бингли могут завоевать ее расположение. Она ясно видела, что мысли ее маменьки сосредоточены на том же, и решила не подходить к ней слишком близко из опасения услышать что-нибудь лишнее. Поэтому, когда гостей пригласили ужинать, она сочла за злую шутку судьбы, что за столом они оказались рядом. И как же она рассердилась, когда услышала, что миссис Беннет беседует со своей соседкой (леди Лукас) откровенно, без обиняков и в полном убеждении о скорой свадьбе Джейн с мистером Бингли. Тема была на редкость заманчивой, и миссис Беннет без устали перечисляла все выгоды такой партии. Она поздравляла себя с тем, что он такой авантажный молодой человек, и такой богатый, и живет всего в трех милях от Лонгборна; а кроме того, было таким утешением думать, как его сестрицы любят Джейн, и не сомневаться, что они радуются их будущему родству не меньше, чем она. И к тому же это столько сулит младшим сестрам Джейн! Ведь столь завидный брак откроет им знакомство с другими богатыми холостяками; и, кроме того, какое отдохновение в ее годах передать заботу о своих незамужних дочках их сестре и освободиться от докучной обязанности выезжать в свет. Выразить удовольствие по этому поводу требовал хороший тон, тем не менее мысль о том, чтобы проводить вечера дома, ничуть не прельщала миссис Беннет, пусть бы ей больше и не надо было вывозить своих дочерей. Она заключила свою речь множеством пожеланий, чтобы и леди Лукас вскоре улыбнулось подобное счастье, хотя несомненно и злорадно верила, что ничего подобного не произойдет.
Тщетно Элизабет пыталась прекратить излияния своей маменьки или хотя бы убедить ее, чтобы она описывала выпавшую ей радость не столь громким шепотом. K своей невыразимой досаде она заметила, что мистер Дарси, который сидел напротив них, слышал почти все. Маменька же только побранила ее и попросила не говорить вздора.
— Скажи на милость, кто такой мистер Дарси, что я должна его бояться? Право, мы не обязаны быть настолько учтивы с ним, чтобы молчать о том, чего ему не хотелось бы услышать.
— Ради Бога, маменька, говорите потише. Какая польза вам оскорбить мистера Дарси? Этим вы не
