словно бы очень долго, она все равно так и не сумела разобраться в своих чувствах к одному из обитателей этого поместья и еще целых два часа лежала без сна, стараясь их понять. Бесспорно, она его не ненавидела. Нет, ненависть исчезла уже давно, и почти такой же срок она стыдилась того, что хотя бы какое-то время испытывала к нему неприязнь, которую можно было счесть ненавистью. Уважение, рожденное признанием его высоких достоинств, хотя вначале и весьма неохотное, уже некоторое время не возмущало другие ее чувства, а теперь и вовсе перешло в нечто более дружеское благодаря полученным накануне убедительнейшим свидетельствам в его пользу, которые представили его характер в столь благоприятном свете. Но даже сильнее всего этого, сильнее уважения, сильнее признания его достоинств в ней говорило еще одно чувство, которое она не могла отвергнуть. Это была благодарность — благодарность не просто за то, что он прежде любил ее, но за то, что и сейчас продолжал любить настолько, что простил сердитое возмущение и язвительность, с какой она ему отказала, и все несправедливые обвинения, сопровождавшие ее отказ. Она не сомневалась, что он будет стараться избегать ее, как злейшего врага, а он во время их случайной встречи, казалось, стремился во что бы то ни стало поддержать их знакомство и без неподобающего изъявления своих чувств в том, что касалось их одних или странностей в манере держаться, постарался заслужить доброе мнение ее родных и настоял на том, чтобы познакомить ее со своей сестрой. Такая перемена в столь гордом человеке вызывала не только изумление, но, и благодарность — за любовь, пылкую любовь, ибо ничто другое не заставило бы его стать другим. Вот почему впечатление, которое произвела на нее эта перемена, оказалось самым благотворным, и ей хотелось сохранить это новое чувство, хотя оно не вполне поддавалось определению. Она уважала его, ценила его достоинства, искренне желала ему счастья. И не знала, лишь, в какой мере ей хотелось бы, чтобы счастье это зависело от нее, и насколько она посодействует счастью их обоих, если воспользуется властью, которой, мнилось ей, она еще обладает над ним, и поощрит его возобновить свои ухаживания.
Вечером они с тетушкой уже решили, что столь лестная любезность мисс Дарси, которая нанесла им визит в первый же день своего прибытия в Пемберли, куда приехала лишь к позднему завтраку, требует от них ответной любезности, разумеется не сравнимой с оказанной им, и поэтому они непременно должны сделать ей визит на следующее же утро. Значит, завтра они поедут туда! Элизабет была очень довольна, хотя, спросив себя почему, ответа не нашла.
Мистер Гардинер расстался с ними вскоре после завтрака. Приглашение поудить рыбу накануне было возобновлено, и в полдень ему предстояло встретиться в Пемберли с приехавшими туда другими любителями ужения.
Глава 45
Элизабет теперь не сомневалась, что неприязнь мисс Бингли к ней объяснялась ревностью, понимала, каким ударом ее появление в Пемберли явится для той, и с любопытством ждала, в каких пределах вежливости возобновится знакомство между ними.
Когда они приехали, их проводили через переднюю парадную в гостиную, выходившую окнами на север и оттого особенно приятную в летнюю погоду. За окнами открывался чудесный вид на лесистую гряду холмов позади дома, а также на величественные дубы и каштаны, кое-где живописно осенявшие широкий луг, простиравшийся до ее подножия.
Их приняла мисс Дарси, сидевшая там с миссис Херст, мисс Бингли и дамой, опекавшей ее в Лондоне. Джорджиана встретила их очень любезно, но с той стеснительностью, которая, хотя ее причиной были застенчивость и страх допустить какой-нибудь промах, легко могла показаться тем, кто считал себя неровней ей, свидетельством гордости и высокомерия. Миссис Гардинер и ее племянница, однако, прекрасно понимали, что она чувствует, и жалели ее.
Миссис Хэрст и мисс Бингли удостоили их лишь самым легким реверансом, и, когда все сели, на минуту воцарилось молчание — неловкое, как всегда в подобных случаях. Первой его нарушила миссис Эннесли, приятного вида дама, чья попытка завязать разговор доказывала ее истинную благовоспитанность в сравнении с миссис Хэрст и мисс Бингли. Миссис Гардинер тотчас ей ответила, и с некоторой помощью Элизабет они продолжали поддерживать беседу. Судя по лицу мисс Дарси, ей очень хотелось преодолеть робость и присоединиться к ним, порой она даже отваживалась на коротенькую фразу, когда почти не было опасности, что ее услышат.
Элизабет вскоре заметила, что мисс Бингли пристально наблюдает за ней, и стоило ей произнести хоть слово и особенно обратиться с вопросом к мисс Дарси, как мисс Бингли сразу настораживалась. Впрочем, это не помешало бы ее попыткам разговорить юную барышню, если бы они сидели поближе друг к другу. Однако она не жалела, что избавлена от такой необходимости, так как была поглощена своими мыслями. Она ожидала, что вот-вот в гостиную войдет кто-нибудь из джентльменов, и надеялась и страшилась, что между ними будет хозяин дома. И не могла решить, что было сильнее — надежда или страх. Просидев так четверть часа и ни разу не услышав голоса мисс Бингли, Элизабет очнулась от своих мыслей, когда та ледяным тоном осведомилась о здоровье ее родителей и сестер. Она ответила с такой же холодностью и краткостью, и мисс Бингли вновь замолчала.
Следующее разнообразие в их визит внесло появление лакеев, внесших блюда с холодным мясом, тортом и отборнейшими разнообразными фруктами этого времени года. Однако произошло это лишь после того, как миссис Эннесли много раз посмотрела на мисс Дарси с многозначительной улыбкой, напоминая ей о ее обязанностях хозяйки дома. Теперь хотя бы для общества нашлось занятие: пусть разговаривать они все не могли, зато все могли есть, и соблазнительные пирамиды нектаринов, персиков и винограда скоро собрали их вокруг стола.
Вот тут-то Элизабет и представился прекрасный случай решить, надеялась ли она, или страшилась увидеть мистера Дарси, по тому, какое чувство возобладало, когда он вошел. A тогда, хотя ей только что казалось, что надежда была сильнее, она тут же пожалела о его приходе.
Он некоторое время провел на берегу речки с мистером Гардинером, который в обществе двух-трех джентльменов, гостивших в Пемберли, занимался ужением, но расстался с ним, едва услышав, что супруга и племянница последнего как раз теперь находятся в обществе Джорджианы. Едва он вошел, как Элизабет благоразумно решила держаться непринужденно и безмятежно — решение тем более необходимое, хотя, пожалуй, тем труднее выполнимое из-за того, что у всех присутствующих были кое-какие подозрения на их счет, и едва он вошел в комнату, как все глаза устремились на него, чтобы подмечать, как он будет себя вести. И особенный интерес был написан на лице мисс Бингли — его не прятали даже улыбки, с какими она обращалась к предметам своего любопытства, так как ревность еще не ввергла ее в полное отчаяние и она отнюдь не перестала оказывать мистеру Дарси самые лестные знаки внимания. C появлением брата мисс Дарси стала чуть более разговорчивой, и Элизабет заметила, что ему очень хотелось бы сблизить их и что он всячески поддерживает их попытки вступить в разговор. Заметила это и мисс Бингли, и с неосторожностью, вызванной злобой, она воспользовалась первым случаем, чтобы осведомиться с вежливостью, более походившей на насмешку:
— Скажите, мисс Элиза, верно ли, что ***ширский полк покинул Меритон? Какая потеря для вашей семьи!
B присутствии Дарси она не посмела упомянуть имя Уикхема, но Элизабет сразу поняла, что думает она именно о нем, и собственные связанные с ним воспоминания на мгновение заставили ее растеряться. Однако, энергично собравшись с силами, чтобы отразить этот выпад, она почти сразу ответила на язвительный вопрос достаточно безразличным тоном. Пока она говорила, невольный взгляд в их сторону показал ей, что Дарси, чуть покраснев, внимательно смотрит на нее, а его сестра не может поднять глаз от смущения. Знай мисс Бингли, какую боль она причинила своей драгоценной подруге, то, без сомнения, удержалась бы от этого намека. Но она просто намеревалась уколоть Элизабет, напомнить ей об Уикхеме, к кому та, по ее мнению, была неравнодушна, заставить ее выдать чувство, которое могло бы повредить ей во мнении Дарси, а может быть, и напомнить ему о том, на какие безрассудства и глупые выходки толкало присутствие полка в городке некоторых членов ее семьи. Ведь мисс Бингли понятия не имела о предполагавшемся бегстве мисс Дарси. Кроме тех, кто с самого начала знал эту тайну, в нее была посвящена одна лишь Элизабет, и брат особенно желал скрыть случившееся от сестер своего друга из-за
