исповеди рассказываем, а Мишелю исповедь не нужна. Он сам — исповедь простой жизни, лишенной греха, только первородный на нем и лежит. Немногие из нас могут похвастаться подобной чистотой, не правда ли, отец Реми?
Его лицо дернулось.
— Верно.
— Так зачем вы меня искали?
— Хотел побеседовать о вашей свадьбе. Не желаете отменить?
У меня глупо приоткрылся рот, и выглядела я в тот момент, полагаю, не лучшим образом.
— С чего бы?
— Все эти знаки, ниспосланные нам. Они неспроста. Ваше свадебное платье погибло, ваш жених получил на ужин скорпиона, не думаете ли вы, что это предзнаменование, призванное оградить вас от ошибки?
— Вы считаете, что мое желание выйти за виконта де Мальмера — ошибка? — медленно произнесла я.
— Да. Вполне возможно. Я почти уверен в этом.
Я широко улыбнулась.
— Ничего вы не поняли, отец Реми.
И так как он молчал, но явно ждал, что я продолжу, я продолжила:
— Виконт — моя путеводная звезда. Я с юности мечтала стать его супругой. Вы понимаете, что значит страсть, что значит притяжение, отец Реми? Ах нет, вы можете не понимать, вы же священник. Свадьба с виконтом — самое главное событие в моей жизни, благословение свыше, если хотите. И вы желаете убедить меня, что я должна отказаться от этого из-за крови и скорпионов? Да я годами ждала. Такие мелочи меня не остановят.
— Хм, — сказал священник и потер свою пробивающуюся щетину.
Он выглядел задумчивым и рассеянным. Не знаю, насколько он меня старше, вдвое где-то, но вид у него был такой, будто за свою долгую жизнь он ни с чем подобным не сталкивался. Что, в общем, понятно: исповедовать крестьян — дело совершенно другое.
— Вы весьма решительны, дочь моя Мари-Маргарита, — сказал он, наконец.
— Я знаю, — кивнула я. Мишель дернул меня за рукав, и я погладила брата по голове. — Только с ним жалко расставаться.
— Вы очень его любите.
— Да, очень. Но взять с собою не могу. Эжери, конечно, останется с ним, только…
— Я понимаю.
— Ничего вы не понимаете, отец Реми. У вас же никогда не было детей.
Он усмехнулся:
— А у вас? Разве маленький Мишель де Солари — ваш ребенок?
— Иногда мне кажется, что да. Во всяком случае, люблю я его точно больше его матери,
— Вы ошибаетесь, — сказал отец Реми чуть погодя, — говоря, что у меня нет детей. Все мои прихожане словно дети мне, я беседую с ними от имени Господа, всеблагого Отца нашего, и вы мне словно дочь, Мари-Маргарита.
— Ах, бросьте, — сказала я. — Неужели вы со всеми прихожанами играете в лошадки и рассказываете им сказки, вытираете нос и поправляете воротнички, переживаете, когда они плохо едят? Бросьте, отец Реми, это же обман.
— Я просто их люблю, — сказал он.
— Это другое.
Он пожал плечами.
— Мишель — это же совершенно иная радость, посмотрите! — Я указала на брата, самозабвенно слушавшего нас и широко улыбавшегося. — Ну и что, что его разум не таков, как наш? Это же ребенок, это чудо, произведенное на свет. Когда узнаешь, что такое любовь, так тяжело без нее жить. Мишеля будет мне очень, очень не хватать.
— Вы ведь можете навещать его.
— Это совсем не то.
— У вас будут свои дети.
— Да, — сказала я, помедлив, — конечно, будут.
Отец Реми внимательно посмотрел на меня и сменил тему:
— Ваша мачеха говорит, что через четыре дня виконт де Мальмер дает карнавал в своем доме. Вы поедете?
— Конечно, как же иначе.
— Я бы не советовал.
Я глядела на него в недоумении: все та же маска доброго пастыря, все та же душа, обросшая молитвами и суевериями.
— Почему?
— Потому что меня терзают нехорошие предчувствия.
— Вы, наверное, мало молились, святой отец. Или слишком плотно позавтракали.
Он не обратил внимания ни на дерзость, ни на шутку.
— Я вижу, вы с недоверием относитесь к моим словам, дочь моя. Зря. Когда священник предостерегает, лучше прислушаться.
— Вы же сами сказали тогда, — тихо произнесла я, — я никому не доверяю.
И вчерашний день придвинулся, обнял нас, словно любящая мать, взгляд отца Реми сделался, похожим на кинжал дамасской стали, гордость папенькиной коллекции. Священник не пошевелился, даже руку ко мне не протянул, а я почувствовала себя так, будто он снова крепко стиснул мне ладонями плечи. Я задыхалась в этих священных тисках, мне хотелось бежать и одновременно — прижаться к нему покрепче, я не смела двинуться, не смела глубоко вздохнуть. Чего он хочет, когда смотрит на меня так? Мне нужно бежать. Прямо сейчас. Бежать, я знаю.
Так, как было написано кровью на подоле моего свадебного платья.
— Вы можете довериться мне? — спросил он шепотом.
— Нет, — вытолкнула я сквозь пересохшие губы.
Отец Реми отвел взгляд, и меня сразу немного отпустило.
— Жаль, — сухо констатировал он и поднялся, качнув суконным подолом. — Очень жаль. Разумнее было бы послушать меня и провести время в молитве, чем плясать в маске вместе с людьми, которым вы не доверяете.
— Мне что, уж и повеселиться нельзя?
— Мое дело — предупредить.
И он вышел, не прощаясь и не оборачиваясь. Мишель весело смеялся, не обратив никакого внимания на уход священника.
И что это на отца Реми нашло?..
Глава 8 Margaritas ante porcos[13]
Особняк виконта де Мальмера — один из самых богатых в городе, хотя богатство прячется в основном внутри; единственная причина, почему нельзя повесить его на фасад, состоит в том, что ушлые парижские воры способны украсть и колонны, и статуи, если только решат, что смогут их выгодно продать. Так что снаружи все скромно, а вот внутри — тепло золота, прохлада серебра, дорогие ткани и откормленные лица слуг. И свечи, свечи, свечи, все так сияет, что глазам больно.
