пивных бутылок. Две рукописи в массивных выцветших коричневых переплетах, одна побольше, другая почти карманного размера, предстали перед нами. На толстые пергаментные листы обесцвечивавшейся тушью была нанесена ажурная арабская вязь. Осторожно перелистывал старик книгу. Среди нас не было человека, хотя бы чуть-чуть знакомого с арабским языком, но вид рукописей XIV–XV веков оказывал магическое воздействие, а будущее книг приводило в уныние.
Раскроется ли тайна манускриптов или же останется в них навсегда? Успеют ли специалисты добраться до них? — думали мы, глядя на жалкое состояние памятников старины.
Современный город скромнее Томбукту прошлых веков: его население в десять раз меньше и в большинстве неграмотно. От прошлого сохранились только старые мечети Санкоре, Дженгерэбер и Сиди Яхья да массивные двери некоторых домов, покрытые искусно вырезанными фантастическими узорами и сверкающие бронзовыми чеканными украшениями.
Сумерки в тропиках не опускаются, а буквально падают. Граница между днем и ночью не более 20 минут. Едва успеешь проводить глазами игрушечный малиновый диск холодного вечернего солнца, а на небе между размывами Млечного Пути уже мерцают блестящие звезды. В такие вечера матовый лунный свет с холодной равномерностью озаряет песчаные улицы Томбукту. Серебристые сугробы песка, местами переходящие в ажурную рябь, рождают романтическое впечатление лунного пейзажа. Это впечатление усиливается царящей вокруг мертвой тишиной.
Иногда размечтавшегося пришельца возвращает на землю песня, нежданно возникшая в глубине этого молчаливого царства. Резонанс в песчаных пространствах Предсахарья великолепный, и если одинокий певец поет хорошо, то ему внемлет весь город.
Песням, которые слышишь в «таинственном» Томбукту, сотни лет, и все они подобно баобабу — оставшиеся в живых свидетельницы подвигов давно минувших дней. Под мерное, завораживающее пиликание двухструнной маленькой скрипки, обтянутой коровьей кожей, певец поет «Бахриди», песню о походах вождя Арма Бахадиди.
«Даже если ты должен вот-вот погибнуть, не поворачивайся спиной к врагам. Помни о матери, вскормившей тебя своим молоком! Твоя отвага несравненна! Бейся до победы!» — набирает силу голос барда. Эта старинная песня вдохновляла сонгаи на неравные кровавые битвы с колонизаторами в прошлом веке, а в более поздние, мрачные годы колониального гнета внушала им надежду на свободную жизнь.
Однажды уроженец Томбукту поэт Албакай Усман Кунта прервал наш разговор на полуслове:
— Лучше послушай эту песню. «Я раби Баба» — песня о нашем Стеньке Разине.
«Боже, охрани Бабу» — так она называется в переводе.
В прошлом веке Баба был вождем одного местного клана. Под его предводительством отряды соплеменников сражались с кочевниками-туарегами. Будучи предан своим племенем, он спасся с немногими воинами, уплыв на пирогах вверх по Нигеру. Томимый обидой, Баба долго отказывался помогать землякам. В конце концов, поддавшись их просьбам, движимый чувством патриотизма, он приплыл на челнах-пирогах восвояси и вновь стал оборонять родное племя от коварных врагов.
«Баба, желаем тебе стареть по примеру акации, которая, даже иссохнув и покрывшись дуплами, не рассыпается и продолжает твердо стоять на земле… Будь счастлив, Баба, — славит его жена. — Пусть твои дочери выйдут замуж при тебе. Будь здоров! Я раби Баба!»
Иногда, сойдясь на вечернее гулянье, девушки нежными, топкими голосами обращаются в песне к извечной теме — теме любви. Чаще же бывает так, что сгрудившимся вокруг красавицам поселянкам поет о любви бродячий певец — гриот. Прислонившись спиной к разогретой глиняной печи, обычно расположенной у входа в дом, старый бард затягивает излюбленную «Нбаку» («Я его люблю»). Резвый ритм песни диктуют гулкий барабан и индиарка (погремушка). Мне ее наигрывал в комнате у Махамана Аласана Хайдары в том же традиционном музыкальном сопровождении артист, прошагавший с этой песней не одну тысячу километров. Ее содержание — клятва верности любимому, посланная через расстояния. Девушка горячо заверяет воина, ушедшего на битву за родину, в том, что ее чувство не только не меркнет, по даже становится жарче. Она раскрывает подружкам секрет своей преданной любви к далекому другу.
В песнях сонгаи найдешь многое — хвалу высоким человеческим качествам, уважение к старикам, к тем, кто умеет достойно трудиться, восхищение родной страной. В почете и едкий юмор. Песня «Альфа Абба Вангара» родилась еще до нашествия на Сонгайское государство марокканцев в конце XVI века. Это — веселый панегирик вождю семьи Вангара.
«Ты идешь столь горделивой размашистой походкой, что хочется раздвинуть улицы Томбукту… Но не слишком ли ты серьезен и надут? — с лукавой улыбкой напевает гриот. — Конечно, ты не в пример всем нам умеешь читать, но твоя ученость не должна мешать тебе веселиться и радоваться хорошей музыке. Так засмейся же, о чересчур серьезный вождь!»
Глуше звучит песня. Тишина берет свое. Время уже за полночь. Заметней прохлада пустыни. Откуда-то издалека доносится завывание — быть может, голодных гиен, а скорее всего, озябших песков под ветрами. Некоторые суеверные сонгаи утверждают, что это гневаются души умерших предков.
«Ночь — паша стихия, — слышится в вое духов. — Человек не должен присваивать ее себе, как бы ему пп хотелось развлечься, как бы ни хотелось ему продлить жизнь. Оставьте ночь тем, кому она принадлежит».
И народная песня замолкает, чтобы на следующий вечер возродиться где-нибудь вновь и напомнить о прошлом, навести людей на размышления о настоящем и будущем, о добре и зле, о вечно искомом смысле человеческого существования. Песня о славных традициях бередит душу, внушает надежду.
Нет сомнения, что и у Томбукту XX века будет свое место среди городов Африки. Ныне не только верблюды да воды Нигера соединяют его с остальным миром. В Томбукту построен аэропорт. Семикилометровое шоссе связывает город с новым речным портом Кабара. Среди сооружений, появившихся здесь за годы независимости, — электростанция, водопровод, стадион. Построен похожий на дворец отель.
«Пусть вернется роса в забытый оазис», — начинает стихотворение «Дюны Санкоре», посвященное Томбукту, малийский поэт Албакай Усман Кунта.
Укрывшись нa скалах
Перед моими глазами догонская скульптура — человек, крепко зажавший уши руками. Как полагают многие толкователи, этот шедевр резьбы по дереву выражает стремление маленького народа отгородиться от пугающей его современной цивилизации, жить так, как жили предки. Может быть, это верно, и доказательством тому служит подвижническая жизнь племени, взобравшегося на крутые скалы Бандиагары.
На востоке республики Мали южнее излучины Нигера поднимается причудливо изрезанное кристаллическое плато Бандиагара и самая высокая гора страны Хамбори (тысяча метров). Массивной отвесной стеной навис уступ Бандиагары над выжженной саванной долины Нигера. Среди труднодоступных скал, отсеченных друг от друга глубокими впадинами, в течение веков находят убежище догоны.
