и на «маршрутку», замерзнуть не успеешь. Чулочки — редкие по военным временам, дамы ходили в гамашах.
Едва они вышли из магазина, женщина сказала:
— Вы и вправду есть хотите?
— Как волк.
— Есть одно место, можно купить все, только очень дорого.
— Черный рынок?
— Вроде того. Только вам не продадут.
— Почему?
— Мужчина вы молодой, стрижка короткая.
— Ага, подумают, что из органов.
— Вы догадливый. Меня Катей зовут.
— Меня Сашей.
— Вы с какого корабля?
— «Софья Перовская».
— Это который на заводе ремонтируют? Говорят, этот корабль немецкую подлодку потопил. Правда?
— Правда.
— Ой, как здорово!
Они свернули за угол, и женщина остановилась.
— Дальше я одна пойду, а вы здесь ждите.
— Хорошо, буду.
Но женщина не уходила, выжидающе смотрела на него.
До Володи дошло:
— Простите. Сейчас деньги дам. Сколько?
— Смотря что вы хотите брать.
— Сытно поесть и выпить. На ваше усмотрение, берите с расчетом на обоих.
Женщина подняла глаза вверх, явно подсчитывая.
— Это будет много стоить, рублей семьсот.
Володя только что получил жалованье — пусть и не свое. Через три дня в море уйдет, а там деньги не нужны.
Он достал пачку купюр, отсчитал:
— Держите.
Женщина ушла.
Вдоль улицы тянул свежий ветерок.
Володя прождал четверть часа и забеспокоился. Не надула ли его продавщица? Получила деньги и смылась? Но он решил ждать.
Прошло еще полчаса. Он замерз и уже решил уходить в порт. Значит, такой вот он невезучий человек. А в порту на корабле пусть и холодно, но в цеху костры горят, насмерть не замерзнет.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как его окликнули:
— Саша!
Он и внимания на оклик не обратил, но женщина его догнала.
— Простите, задержалась. Я кричу, кричу, а вы идете…
— Не слышал.
— Рынок — не магазин, товар на прилавок не выкладывают, все из-под полы. Помогайте.
Володя подхватил тяжелую «авоську» — была раньше такая плетеная сумка на все случаи жизни. Окликали какого-то Сашу, он слышал, но не обратил внимания, не привык к новому имени.
Женщина привела его в квартиру на окраине. Кирпичный двухэтажный дом, коих здесь, в Молотовске, было много. Квартира двухкомнатная, но комнаты даже не маленькие, а малюсенькие, просто крохотные. Володя хмыкнул — да что он, жить сюда пришел?
Они сняли верхнюю одежду.
— Ты, Саша, располагайся, пока я приготовлю.
— Как скажешь.
Володя осмотрел комнаты. Чисто везде, но бедно. «А что ты хотел увидеть? — укорил он себя. — Так сейчас большинство живет».
Он включил репродуктор. По случаю войны все радиоприемники приказано было сдать еще в начале войны, чтобы не слушали вражеские голоса.
Катя гремела на кухне посудой, потом зашипел примус, запахло сгоревшим керосином.
Володя открыл под окном нишу — были раньше такие, со створками и вентиляцией на улицу. Они использовались вместо холодильника в домах. О самих холодильниках, обыкновенных бытовых, никто не слыхивал.
Он поставил в нишу бутылку водки — пусть охлаждается, подивился пустоте ниши: съедобного там не было ничего.
С кухни уже что-то скворчало, потихоньку стал нарастать и усиливаться запах жареной рыбы.
Не выдержав, Володя заявился на кухню.
— Я скоро, потерпи еще, — встретила его Катя.
Но Катя поняла его неправильно — Володе просто хотелось пообщаться. Он давно уже не видел близко женщины. Сначала подлодка, потом кочегарка на корабле, следом — рулевым на конвое, потом уединение на Вайгаче… И везде только мужики — кроме острова. А женщины — они и двигаются не так, и пахнут не так, и говорят… И мысли о доме навевают.
— Скудно вы здесь живете, — начал он разговор.
— А ты сам-то откуда? Неужели у вас не так, лучше?
— Да, наверное, так же. Я из Питера, но давно там не был. Началась война, на флот ушел.
Он не мог сказать, что он не только не из Питера, но даже из другого времени. И про погибшую «эску», про свои злоключения, про плен на немецкой подлодке… Каждое неосторожное слово могло дойти до «органов» — как тогда называли НКВД. А Володя побаивался интереса этой организации к себе. Кто поверит, что он человек из будущего? Обвинят в шпионаже или еще бог знает в чем, и в лучшем случае будешь вкалывать на руднике в той же Амдерме, а в худшем… Про худший думать не хотелось.
— Повезло тебе, Ленинград видел.
Володя чуть не охнул — девушка не заметила его оговорку про Питер. Это прокол, недопустимый промах!
— Да, красивый город был.
— Почему «был»?
— Бомбят и обстреливают его сильно, в блокаде он. Думаю — разрушений много.
— Я из Мурманска, мой город тоже сильно пострадал, чуть ли не каждую ночь немцы бомбили. Нас сюда вывезли.
— И квартиру дали? — удивился Володя.
— Нет, подселили. А через месяц хозяина на фронт забрали. Я здесь на птичьих правах.
— Все равно одна живешь, хорошо. Ты замужем?
— Вдова. Мужа в начале сорок второго на фронт забрали, два письма от него только и пришло, а потом — похоронка.
— М-да.
На кухне повисла тишина. Володя и сам был не рад, что спросил про мужа. Сложно сейчас женщинам. Все тяготы — работа, полуголодное существование, одиночество — все легло на их плечи. У кого-то муж на фронте погиб, у других — воюют… В тылу из мужиков только старики да подростки.
Катя пожарила рыбу и картошку, накрыла на стол. Картошка в этих северных краях была почти деликатесом. На здешних землях она не росла, а завозили редко, да и то в пути и на складах она частенько успевала подмерзнуть.
Выпив по рюмочке, оба набросились на еду. Молодые, аппетит хороший. Не спеша «уговорили»
