Брат внезапно замолчал, лицо его словно закаменело. Так он шел минут пять, а потом сказал, глубоко перед этим вздохнув — так, будто вынырнул с глубины:
— Теперь не подойдут. Отогнал.
— Ты снова «залезал» в их головы? Может, не стоило? Побереги силы!
— Нет, сейчас немного по-другому… Трудно объяснить. Я как бы послал общий сигнал опасности.
— Здорово! — сказал я. — А людей ты тоже можешь почувствовать? И… ты можешь управлять людьми?..
Серега нахмурился и опять замолчал. Я уже думал, что он не ответит, что, наверное, обиделся на мой бестактный вопрос, но брат все же заговорил:
— Людьми не могу. Кое-что чувствую, но очень слабо. И то лишь если человек совсем рядом. Наверное, это потому что люди — не порождение Зоны, не ее часть. Да и хорошо, что не могу.
— Почему? — удивился я. — Никакие враги были бы не страшны!
— Люди — это не только враги. Последних, надеюсь, все-таки меньше. А читать мысли нормального человека — это, по-моему, в сто раз хуже, чем обчистить его карманы. Противно и гадко. Тем более — внушать ему что-то, управлять, словно куклой. Подло это. И мерзко до тошноты. Можешь мне поверить.
— Но ты ведь говоришь, что не умеешь этого делать!.. Или… — мне в голову пришла внезапная догадка: — Или вы чем-то подобным как раз и занимались в том секретном бункере?..
— Не твое дело! — огрызнулся вдруг брат и замолчал, теперь уже по-настоящему.
Вот так раз, подумал я. Неужели такими грязными делами могла заниматься советская наука? Впрочем, подобные эксперименты ставились не в обычном НИИ, а в закрытом военном ведомстве. И применять такие разработки собирались именно военные. А раз военные, то не против же своих мирных граждан, а против врагов — против шпионов и диверсантов. И на случай будущих войн такое открытие тоже здорово бы пригодилось. Плохо ли — внушить вражеским солдатам, чтобы те побросали оружие? Так и воевать не надо. А можно вообще внушить всему населению капиталистических стран, что социализм — самый что ни на есть прогрессивный общественный строй — глядишь, все население Земли принялось бы вместе с нами строить коммунизм. Вот ведь здорово-то как! Сказка просто! А я, дурак, обозвал это грязными делами…
И все-таки что-то мне в своих рассуждениях не нравилось. Ладно заставить чужих солдат не стрелять. А вот внушить насчет социализма… Почему это нужно внушать? Разве его преимущества и без того не очевидны?.. И вообще, насильно прививать что-то, даже самое лучшее — как-то это нехорошо попахивает. Может, я, конечно, что-то не так понимал, но ведь и Серега не зря на меня окрысился. Наверное, и он тоже чуял от тех своих занятий неприятный душок, вряд ли тут дело только в режиме секретности. Ну да ладно, сейчас от способностей брата была лишь очевидная польза. А строить в Зоне социализм мы в любом случае не собирались.
Задумавшись, я не заметил, что Анна подняла руку и ведущая пара остановилась. Остановился и Серега. Я же по инерции сделал еще два шага, едва не выпустив ручку мешка. Оборудование внутри него негромко звякнуло, и девчонка, обернувшись, зашипела:
— Тихо ты!.. Замри и не двигайся.
Я замер. Правда, перед этим, видя, что Анна со Штейном опустили свой мешок на землю, мы с братом сделали то же самое.
Затем девушка, взяв в руки винтовку и показав жестом, чтобы мы оставались на месте, двинулась вперед, ступая мягко и неслышно, словно кошка.
Я поначалу не мог понять, что же привлекло ее внимание, но потом услышал очень тихий то ли плач, то ли стон. Мне даже показалось, что это плачет ребенок. Но ребенок в Зоне — это уже совсем ни в какие ворота! Такого попросту не могло быть, поэтому я сразу отбросил дурацкую версию и посильнее, что называется, навострил уши.
Стон повторился. Затем прозвучал глухой вскрик, а следом — голос Анны:
— А ну, брось оружие!
После этого девчонка свистнула, и я увидел, как она машет нам из-за деревьев. Мы с братом побежали к ней.
— А как же приборы?!.. — испуганно выкрикнул сзади ученый, но вскоре все же догнал нас, понадеявшись, видимо, что тяжеленные мешки в глухом лесу никто не утащит за пару минут.
Пока я бежал к нашей наставнице, я никак не мог понять, кто же там стонал, кому она приказала бросить оружие — никого перед Анной я вовсе не видел. Но когда я приблизился к девушке, сразу понял, в чем было дело — человек не стоял, а лежал возле нее. И было совсем не похоже, чтобы лечь его заставила девчонка; приглядевшись, я понял, что стоять он не мог просто физически — у человека не было ног.
Заметив нас, тот потянулся к валявшемуся рядом с ним автомату, но Анна успела первой и носком ботинка отбросила оружие подальше.
— Не балуй! — сказала она странному калеке. — И не дергайся, никто тебя не тронет.
Впрочем, как подумалось мне, вряд ли это обещание сильно утешило несчастного. Его уже кто-то так «тронул» до нас, что смерть должна была показаться ему лишь избавлением от страшных мучений. Теперь я видел, что у ноги у него все-таки имелись. Точнее, то, что от них осталось. Эти две бурые от уже засохшей крови, слипшиеся между собой ленточки были скорее похожи на нелепый плоский хвост, словно по ногам проехался каток для укладки асфальта. Плоскими были даже ботинки. Какой-то различимый объем начинался лишь от середины бедер, постепенно утолщаясь кверху, лишь примерно от пояса принимая нормальные человеческие формы.
Мужчина был одет в черную кожаную куртку. Заросшее черной щетиной — почти уже бородой — совершенно бескровное лицо искажала гримаса боли и страха.
Впрочем, рассматривал я его очень недолго. Содержимое моего желудка подпрыгнуло к горлу, и я вынужден был отвлечься, чтобы дать ему возможность вырваться наружу. К счастью, я успел отвернуться, краем глаза заметив, что Штейн также вдохновился моим спонтанным примером.
Опростав желудки, мы обменялись с ученым взглядами, и его посиневшие губы почти беззвучно шепнули:
— Бандит!.. Зэк беглый.
Не знаю уж, что заставило Штейна сделать такой вывод, разве что цвет куртки и небритость мужчины. Лично мне было как-то все равно, чем промышлял раньше этот несчастный. Как говорится, перед лицом смерти все равны, а то, что безносая старуха с косой уже притопывала от нетерпения где-то неподалеку, у меня не имелось ни малейших сомнений.
Серегины с Анной желудки оказались куда сильнее наших. Если девчонка хотя бы слегка побледнела, то мой двоюродный брат выглядел совершенно обычно — на фронте он, думаю, насмотрелся и не такого. Он же первый и спросил бедолагу:
— Кто тебя так?
Мужчина мотнул головой и перевел взгляд на Анну, которая уже наклонилась к нему со шприцем в руке.
— Не надо… — просипел он. — Не трать товар, мне уже ничего не поможет…
— Не поможет, — кивнула девчонка и воткнула шприц в шею — единственное, кроме лица и ладоней, доступное для инъекции место, — но хотя бы на время уйдет боль.
— Я уже не чувствую никакой боли… — пробормотал умирающий. — Ты бы лучше не баян, а перо мне в горло воткнула.
— Ничего и никуда я втыкать не буду, но обещаю выстрелить прямо в сердце, после того как вы нам расскажете, что с вами случилось.
Я разинул рот, не веря собственным ушам. Анна собирается убить человека?!.. И говорит ему об этом так спокойно, будто всего лишь обещает налить сто грамм?..
Однако раненому ее слова, похоже, понравились. Он даже улыбнулся. И произнес уже вполне твердым голосом — подействовал, видимо, укол:
— Это дело. Хотел было сам, да кишка тонка оказалась. Так что спасибо, коль не шутишь. Первый раз вижу такую правильную бабу. — И, словно подслушав мои мысли, добавил: — А если еще и выпить дашь напоследок…
Анна без слов сбросила с плеч рюкзак и достала начатую бутылку водки. Откупорила, поднесла к губам мужчины горлышко. Тот, приподняв голову, сделал несколько судорожных глотков и, откинувшись,
