понимает?
Так они и стояли, глядя друг на друга. Вовка вдруг кожей осознал, какой хороший у него папа, как он его любит за простоту, доброту и отсутствие в лексиконе всяких этих «чем могу».
«Да, неприятный дядька этот мой будущий тесть», – подумал Вовка и мысленно вздохнул.
Ему захотелось тут же уйти, но в коридоре появилась Надя.
– Пап, это ко мне, одноклассник Щедринский.
– Тот самый? Хорошо.
Неприятный дядька ретировался. Они остались наедине. Надо было что-то говорить, а он замялся. Но видя, что Надя вот-вот рассмеется ему в лицо, выпалил:
– Гулять пойдешь?
– Гулять? – она старалась выглядеть удивленной. – Зачем?
Это уже слишком. К таким простым вопросам Вовка не был готов.
Зачем?.. Да как объяснить, зачем, если сам толком не знал, где собирался с ней гулять, что говорить, что делать. Он предполагал, что во время прогулки наступит, быть может, момент, когда он сумеет под каким-то предлогом взять ее за руку или поцеловать при случае… Но не мог же он сейчас поделиться с ней такими далеко идущими планами…
– Ну… так, пройдемся. – протянул Вовка, – Погода… Солнце… Хочешь, в кафе «Мороженое» сходим?
– В «Мороженое»? Не знаю. Мне уроки еще делать. И вообще спать скоро…
– Понятно, – выдавил Вовка. – Тогда я пошел?
Пауза затянулась. Казалось, Надя ждала чего-то, а он, будто заколдованный, стоял и не мог произнести ни слова.
– Ну тогда что ли иди, – пробормотала она и захлопнула дверь.
– Дурак непроходимый, – прошептал Вовка и с размаху хлопнул себя по лбу – Блин, больно как…
Он развернулся и вышел из подъезда. Жадно глотнул весеннего московского воздуха, сел на лавочку. Ему показалось, что вся природа, весь мир смеется над его нерешительностью и слабостью. Он позабыл все свои достижения и победы, все казалось мелким по сравнению с тем, каким жалким он выглядит сейчас в глазах девушки.
Скрипнула пружина двери подъезда, и на улицу кто-то вышел. Вовка оборачиваться не стал. Через мгновение почувствовал аромат сигарет. Не запах дыма, а именно аромат – что-то заграничное.
– Не вышла погулять, а ты и расстроился? – услышал он знакомый голос.
Напротив стоял Надькин отец. Кого-кого, а этого типа он увидеть сейчас не ожидал и совсем не хотел. Вовке вдруг захотелось сказать ему что-то неприятное, однако он не успел.
– Не ерепенься, – посоветовал нежеланный собеседник. – Вижу, переживаешь. А раз переживаешь, получается, хороший ты парень, Владимир.
Вовка удивился столь лестному выводу, прозвучавшему из уст этого человека, но, следуя изначальному импульсу, огрызнулся:
– Не Владимир, а Володя. Владимир уж больно официально звучит.
– И прекрасно, замечательно. Я с тобой и хотел поговорить именно официально.
В этот момент на Вовку нашло невиданное вдохновение. Он встал с лавки и оказалось, что ростом он выше Надиного отца, причем, существенно.
– Простите, как вас зовут?
– Владимир Иванович. Тезка твой. То есть ты – мой тезка.
– Владимир Иванович, я хочу сказать вам, что я собираюсь жениться на вашей дочери. И этот вопрос решен окончательно и бесповоротно. Все, точка.
Тот усмехнулся.
– Раз вопрос решен окончательно, я ничего не могу поделать, сколько бы ни старался. Впрочем, я могу практически все. Однако женитьба для мужчины – не самое главное. Чем собираешься заниматься в жизни? Какие интересы имеются? К чему, так сказать, лежит душа?
– Не знаю, а что?
– Ты вопросом на вопрос отвечаешь, а это, между тем, признак робости, нерешительности. Наконец, невежливо по отношению к будущему тестю. С другой стороны, время терять бессмысленно, ты прав, поскольку я о тебе давно все знаю и уже немало времени присматриваюсь к тебе. Парень ты хороший, патриотично настроен, только идеен излишне…
– Разве это плохо?
Владимир Иванович в ответ только плечами пожал.
* * *
Ребята все еще были во дворе, на лавочке под детским «грибком», курили и неспешно выпивали. Вовка присоединился к компании. С ним пытались заговорить, но он отмахивался и те, наконец, отстали. Он пил, и ему казалось, что вермут теперь его вовсе «не берет». Разговор с отцом Нади ему не то что не понравился. Дело было в другом: Вовка просто не мог до конца осмыслить, зачем Владимир Иванович решил пообщаться с ним на столь неожиданную тему?
Его замутило, но скорее не от вермута, а от стыда. Еще бы, девушку на свидание пригласить как следует не сумел, а с отцом отношения наладил. Более того, сам не понял, как превратился в его протеже.
«Ну и охмуряло же этот Владимир Иванович, – со злостью и досадой в душе размышлял Вова. – Не надо было с ним вообще разговаривать. Но ведь интересно, с другой-то стороны! Дело это, конечно, для меня новое, необычное, но зато что может быть полезней стране? Одними политинформациями ей не поможешь. Да и не в военное же училище идти!»
– Мужики! – Вовка, наконец, ожил, поднялся с лавки и ударился лбом о край «грибка»».
«Мужики» захохотали.
– Ничего смешного, – проговорил Вовка. – Человек ударился о деревяшку, а им смешно. Я хотел выпить…
Его перебили:
– Клевая идея, давай, выпей!
– Молодец!
– Наконец-то…
– А до этого ты че тут делал?
– Я серьезно. Хотел выпить за нашу страну… За то, что мы родились именно тут. За счастье жить в Союзе Советских Социалистических Республик!
Без особого энтузиазма народ поддержал Вовку. Когда все расходились, Колян, сосед по подъезду, комиссованный из армии, как говорили, по ранению, удержал Вовку за плечо.
– Ты про счастье жить в СССР серьезно говорил? – спросил он, строго глядя в Вовкины глаза.
– Вполне серьезно, – подтвердил тот.
– А ты где-то еще жил?
– Где это – «где-то», в смысле?
– В другой стране, умник.
– Неа.
– Так что же ты лепишь тут как диктор с телевидения про счастливую жизнь? Ты понимаешь, Вован, думать надо своей башкой, а не слушать других.
Вовка не был настроен ссориться, тем более с нетрезвым соседом. Говорили, будто его ранили где-то на границе, а то и в самом Афганистане, и что осколки из него до сих пор продолжают извлекать в каком-то военном госпитале.
Не услышав ответа, Колян покачал головой и, не попрощавшись, скрылся в ночной темноте московского двора.
Вова решил было осуществить вторую попытку приглашения Нади на прогулку, но и в пьяном состоянии ему хватило ума не совершать такую глупость. Тем более, на секунду показалось, что его чувства к Наде могут быть ненастоящими.
«А вдруг я придумал эту любовь, а на самом деле ничего такого нет и не было?»
