Она очень одряхлела за последние два или три года, Эльзе это сейчас же бросилось в глаза. Старушка потеряла ощущение действительности. Она слепо блуждала среди мира без времени и пространства, находясь в лабиринте отрывочных воспоминаний, смутных теней.
И было вполне естественно услышать от нее слова, с которыми она теперь обратилась к Эльзе, принимая ее за кого-то другого:
– У вас у самой были мальчики, Вы знаете, что это значит. Пока мои руки не онемели от ревматизма, я с утра до ночи сидела и штопала да вязала, все штопала да вязала…
Она покачивалась в своей качалке перед окном, перед своими фуксиями и геранью, и перебирала свои восьмидесятишестилетние воспоминания, бродя по ним ощупью и бессмысленно, сама – один лишь голос, хрупкий ритм, еле достигающий слуха жизни:
– … Но я слышу, как говорят об этом Нэте Брэзелле, у которого жена умирает, а он среди ночи спешит запрятать деньги. Толкуют также об этой старой дуре Фанни Ипсмиллер, расфуфыривающейся, чтобы поймать молодого Нильса… Фуфырится, фуфырится, а он хохочет ей в лицо, старой дуре. Прямо срам на весь мир, и слава Богу, что я не могу больше видеть всего этого… А Кэрью-то все те же, что и всегда были…
Ее голос соскользнул с фактов в лабиринт образов, созданных ее разрушающимся сознанием. Эльза послушала ее некоторое время, потом напомнила ей о черенках фуксии. Сара настригла их для нее, причем ножницы в ее крючковатых пальцах безошибочно находили нужные ветки.
Эльза снова вышла в сгущающиеся сумерки и среди резкого снежного вихря повернула домой, Перед ней к югу тусклые пятна кустарников обозначали берега речки. Страх перед ней охватил Эльзу, страх за себя и за свою жизнь, которая всегда была так ценна, так полна чудес. Вон там виднелся огонек в окне Лендквиста, где жила Фанни Ипсмиллер. Эльза подумала сейчас о ней с сожалением, так как Фанни действительно сделалась теперь посмешищем всей округи. Дальше, слева от дороги, виднелся огонек на ферме Брэзелла, где лежала в постели жена Нэта, умиравшая от того, что ей больше не хотелось жить на свете, Фанни Ипсмиллер и жена Нэта Брэзелла – каждая по-своему были жертвами Эльдерской балки. В самой земле здесь было что-то жестокое, что-то хищное. Она всасывала человеческую жизнь в свой мрак, в забвение… Эльза вздрогнула и плотнее закуталась в пальто.
Кто-то стоял у ворот фермы Лендквиста. Это была Фанни. Узнав Эльзу, спешившую по дороге, она окликнула ее:
– Это вы, Эльза Бауэрс? Идете домой? Снег начинается. Зайдите ко мне и согрейтесь чашечкой чаю. Я нашла узор вязанья для вашей мамы.
В теплой кухне Фанни Эльза напилась чаю и смотрела, как эта широкоплечая женщина работала, в то время как Нильс и работник сушили ноги у печки. Фанни было теперь между сорока и сорока пятью, она становилась все более жизнерадостной и все более глухой.
– Говорят, Кэрью, – рассказывал Эльзе Нильс, – опять накуролесили там, к югу от Гэрли; мне рассказывал Чет Блум, что они там кутили с цыганской ордой. Видно, цыганки не забыли своих богатых друзей, когда те уехали во Францию! Чет говорил, что они все перепились, и старый Вульф вышел из себя и хотел выгнать из дома Джоэля, который лез к его девочке Зинке. Пожалуй, не мешало бы ему вытурить и Бэлиса, да тот слишком ловок для него. Его не подловишь. У них там всю ночь на воскресенье дым шел коромыслом…
Фанни подошла и, приложив свою широкую ладонь к уху, наклонила голову к Нильсу.
– О чем это ты толкуешь, Нильс, мой мальчик? – спросила она, широко улыбаясь ему.
– Да пропади ты, старая репа! – родственно обратился Нильс к Фанни, скривив свои чувственные губы, а затем обратился к Эльзе и продолжал, как ни в чем не бывало, прерванную речь:
– Да, была переделка в субботу ночью, когда старик разъярился и хотел стрелять, если бы они не…
Фанни, улыбаясь от смущения, взглянула на Эльзу и мягко спросила:
– Что такое?
Нильс плел свою историю до тех пор, пока Эльзе не стало невтерпеж его слушать. Она отодвинула чашку и быстро распростилась, опасаясь, как бы Нильс не вздумал прикоснуться к ней своими потными руками. Когда она вышла за дверь и торопливо пошла вновь по дороге, она чувствовала подавленность, но не столько от грязных сплетен Нильса, сколько от жалкого вида Фанни Ипсмиллер, неистово влюбленной в грубого Нильса, на которого она работала и в суровую зиму, и в жгучее лето в течение двадцати лет. О ней ходили темные слухи, и она стала таким посмешищем в своих слишком ярких платьях, что и старый, и малый показывали на нее пальцами.
Еще маленький подъем по дороге, и вот показался домашний огонек. Эльза была рада, что не зашла навестить жену Нэта Брэзелла. Она думала об этом визите целую неделю, но сейчас чувствовала, что на сегодня довольно с нее Эльдерской балки. Мысль о Нильсе Лендквисте камнем ложилась на ее сердце, давила ее чем-то мертвым, холодным и тяжелым, приводила в дрожь. Завидя перед собой родной огонек, Эльза побежала с радостно забившимся сердцем, с предвкушением тепла и убежища, тепла и убежища от мрачной безнадежности Балки. Мало было людей, освободившихся от этой безнадежности, думала Эльза. Вот Клэрис Флетчер, которая едва зарабатывает себе на хлеб, простаивая долгие часы в грязной мелочной лавке в Гэрли, вот маленькая Лили, целый день гнущая спину над работой на своей ферме, завивающая волосы для танцевальных вечеров и выуживающая женихов… Вспомнила Эльза и дочерей Мэгнюсона, вышедших теперь замуж за тупых, грубых фермеров для того, чтобы впасть в еще большую бедность, чем была у них дома. Где же выход?
На дворе около амбара слышался шум. Это весело перекликались между собой в сумерках Леон и дядя Фред, смеявшиеся и обменивавшиеся шутками. Они обходили стойла, осматривая скот при теплом свете своих фонарей. Знакомый бодрящий звук тяжелых движений скотины дошел в полутьме до Эльзы, развеяв ее страхи и подняв ее душевное настроение. Вечера пятниц всегда были дома приятными вечерами. Для Эльзы в этот день кончалась ее трудовая неделя, да и Риф всегда устраивался так, чтобы пораньше вернуться в этот вечер домой из молочной Сендауэра, где он работал зимой по пять дней в неделю. После работы он до глубокой ночи сидел за своими книгами, готовясь к предстоявшим ему летом выпускным экзаменам. Какое-то безотчетное возбуждение овладело Эльзой и заставило ее быстро побежать по дорожке к дому. Она отворила дверь, и ее охватил теплый запах кухни.
– Здравствуй, мамуся! – поздоровалась она с матерью, снимая пальто и шляпу.
Мать, стоявшая за плитой, взглянула на нее и сказала:
– Поздненько ты сегодня! Должно быть, застряла у Филлипсов до темноты. Я начала было уже
