такому глубокому горю. Но мысль о том, что происходило в сердце Грэс Кэрью, наводила на Эльзу страх. Вот что значило полюбить мужчину из рода Кэрью! Он брал всю твою жизнь и безжалостно разрушал ее, растворяя в своем пылающем, великолепном «Я».
Как-то утром, через неделю или немного позже, когда Джоэль с несколькими товарищами по колледжу собирался в поездку по озерам, Грэс неожиданно появилась за завтраком, совершенно спокойная и с такой неподвижностью взгляда, которая, как чувствовала Эльза, не была результатом исключительно ее слез. Она степенно уселась на свой стул и сразу же устремила пристальный взгляд на Бэлиса, сидевшего рядом с Эльзой.
– Я смотрела на тебя утром из своего окна, Бэси, – внезапно заговорила она. – Ты шел с северного луга. Я никогда до сих пор не замечала, как сильно твоя походка напоминает походку Питера, особенно в кожаных гетрах, которые были на тебе. Это просто испугало меня. У тебя совсем его ноги и его плечи, хотя он, конечно, стал более полным в последние годы. Человек в сорок пять лет должен ждать этого.
– Не все полнеют, Грэс, – вставила Хилдред. – Сет на девять лет старше Питера, а ты не назовешь его полным даже и теперь.
Но Грэс, казалось, не слышала ее. Она продолжала упорно смотреть на Бэлиса с неподвижным, чисто зеркальным блеском в глазах. Эльза заметила, как он нетерпеливо передернул плечами. Она оглядела сидевших за столом и заметила, что все уставились на Грэс со скрытым опасением. Внезапное, необъяснимое предчувствие несчастья охватило Эльзу. Что-то не совсем естественное было в манерах Грэс и в особенности в том неподвижном взгляде, который она не отводила от Бэлиса.
– Где Майкл сегодня? – спросил Бэлис, чтобы рассеять напряженное состояние, в котором все находились.
– Он уехал на рассвете, – кротким голосом заметила Нелли. – Он получил письмо от этого Кента из северной части Гэрли. Сегодня должен быть аукцион лошадей и Майкл не мог удержаться. По-моему, он прямо с ума сходит, когда слышит, что где-нибудь продаются лошади.
– Да, некоторые называют это лошадьми, – колко сказала Хилдред, помогая Джоэлю налить кофе из серебряного кофейника.
Эльза видела, как щеки Нелли покрылись легким румянцем. Где-то в доме закричал ребенок, и Нелли вдруг вскочила со своего места, прося извинения. Эльза заметила чувство облегчения, отразившееся на ее лице, когда она торопливо выходила, радуясь возможности ускользнуть. Она вспомнила Нелли Блок шесть или семь лет назад, показывающую свое обручальное кольцо подругам на церковном собрании в Сендауэре. Она вспомнила, какой гордостью звучал тогда ее голос. «Ну разве не прелестно оно? – говорила она. – Два рубина и бриллиант. Два карата. Оно принадлежало матери Майкла. Мне кажется, оно очень оригинально к тому же. И еще два рубина!».
Когда завтрак кончился, Хилдред отвела Эльзу в сторону.
– Пойдемте вниз, вы поможете мне срезать несколько цветов, – любезно предложила она. – Никому не повредит, если дом хоть с виду немножко повеселеет после того, как кого-то не стало… Хотя некоторые – будь они смелее – могли бы сказать, что это показывает недостаток уважения.
Она вышла со своим победоносным видом, сердито и отрывисто постукивая каблуками по полу. Эльза последовала за ней по лестнице, спускавшейся с веранды, и по усыпанной камешками дорожке к южной стороне дома, где лужайка была покрыта цветущими растениями.
– Вы, вероятно, думаете, что я иногда бываю бессердечной? – сказала Хилдред после того, как они некоторое время собирали в молчании пурпурные астры и блестящую траву. – Но я не выношу бестолковых людей. Нелли достаточно молода, чтобы иметь влияние на Майкла, если только поймет, что этого можно добиться. К сожалению, она этого не понимает и никогда не понимала. Мики идет по тому же пути, что и все остальные, и кончит плохо. Впрочем, я не имею права говорить это. – Она вздохнула и с трудом выпрямилась, высокая, стройная, резко выделяющаяся в своем мрачном черном платье среди пурпурных, белых и розовых цветов. – Нет, конечно, я не имею права говорить так, как я иногда говорю с ними всеми.
Но Нелли еще молода, а мое время уже прошло, В ее возрасте я сама была не лучше.
Она опять вздохнула с горечью, которой до сих пор не показывала Эльзе.
Она медленно двигалась между группами растений, вдоль высокой, роскошно цветущей стены сладкого горошка. Хилдред говорила отрывисто, как будто беседовала сама с собой. У Эльзы было такое чувство, точно Хилдред увлекает ее за собой куда-то вниз сквозь блеск и мрак прошлого, останавливаясь то там, то сям по дороге, чтобы сорвать тот или иной темный цветок воспоминаний. Сначала – детство в Коннектикуте, омраченное тенью какого-то бесчестия…
– Сет, и Питер, и я, мы все родились там, – говорила Хилдред. – Наша мать была женщиной хорошего происхождения и красавицей. Ее главной слабостью была любовь к отцу, слишком сильная, чтобы в чем- нибудь ему препятствовать… даже в его изменах. Я думаю, она боялась потерять его совсем. Она страдала молча, пока не произошло что-то, чего она не могла скрыть. У нее были свои деньги, положенные в банк на ее имя… Так или иначе, она увезла его в Иллинойс.
Голос Хилдред перешел во вздох, и некоторое время она медленно шла вперед, не произнося ни слова. Эльза тоже молчала, понимая, что Хилдред не ждет от нее комментариев.
– Мать прожила ровно столько, чтобы увидеть, как отец снова разбогател в Иллинойсе, как всегда богатели Кэрью – весело и быстро… за счет других. Но однажды ночью в игорном доме близ Спрингфилда он потерял своих лошадей и все деньги, какие у него были… Из гордости и фанфаронства он сказал, что пойдет домой пешком, за двадцать миль, среди ослепляющей снежной вьюги. Никто ему не поверил… Его тело нашли через несколько недель, когда растаяли снежные сугробы. Конечно, он сбился с дороги и свернул далеко в сторону. Он сильно пил…
После этого Хилдред стала рассказывать о своих девических годах и о романе, который пришлось оборвать ради братьев, Сета и молодого Питера. Им надо было помочь выбраться из затруднительного положения и отправить их для новой жизни в другой штат.
– Мне кажется, жена Сета радовалась, что умирает молодой: она, должно быть, знала, что избегает этим отчаяния и тоски. Грэс дожила до этого…
Как припев, объединяющий эти отрывочные рассказы, Эльзе все время приходили в голову те слова, которые произнесла Хилдред в первые минуты, когда они с Бэлисом пришли домой: «Твоя жена должна узнать всю правду… она теперь – Кэрью».
Потом Хилдред так же внезапно, как начала, оставила эту тему.
