ходьбе, необходимость постоянно коситься на гик — мало ли что. Стоял, обняв канатный талреп правой вантовой оттяжки грота, на наветренном борту, и всматривался в приближающиеся Соловки. На рейде монастыря уже угадывались корабли эскадры, в том числе и кочи купцов. Эти традиции большого молебна перед знаковыми походами сожрут у конвоя седмицу — кочи плохие ходоки против ветра, и будут задерживать всю эскадру. Но раздражения не возникло. Сам себе удивился, вроде и глупость очевидная — скатиться на прямых парусах под ветер, чтоб потом выгрызаться против него обильным потом. Ан нет — не все в этой жизни стоит рациональности. Раз уж так вышло, попробуем буксировку кочей за транспортом и ледоколом, как на машинном ходу, так и под парусами. Да-да, все суда ледовой экспедиции сохранили парусное вооружение. Понятное дело, что во льдах пойдем на машинах, но любую возможность сэкономить топливо стоит использовать. Рано нам от парусов отказываться. Да и надо ли вообще?
Рядом, балансируя на широко расставленных ногах, стоял капитан, высматривая в бинокль изменения на рейде.
— Семен Юрьевич, ты до всех донес, что обо мне болтать не след?
Капитан оторвался от разглядывания, посмотрев на меня с укоризной. Хотел было ответить, но мне и так все было понятно.
— Благодарю за службу. Верю в твоих молодцов. Встань с подветра к ледоколу, хочу Алексею Петровичу доложиться немедля.
Обсудив с капитаном, как встанем, пробаллансировал по палубе к рубочному люку, от глаз и греха подальше. Слухи, конечно, поползут — но пока эскадра не ушла в автономку, буду изображать фамильное приведение Романовых.
Садиться за дневник было лень, да и событиями переход в полторы сотни километров не блистал. Собрал эскизы для мастерской ледокола вместе с сопроводительными письмами, просмотрел еще раз выкладки. Попробуем. Хуже не будет.
Наверху хлопали убираемые паруса, и по корпусу расходилась легкая вибрация запущенных машин. Капитан не стал усложнять себе задачу — надо будет поговорить с ним подробнее про экономию топлива.
Перешел в кубрик морпехов, сопровождаемый тенями, навьюченными княжеским добром. На канонерке царила веселая суета прибытия — слышались дробные перебежки, веселые выкрики, ругань боцмана, поминающего, куда он засунет выброску безруким обломам. Нам оставалось только ждать.
Загружался в шлюпку под немногочисленными взглядами дежурного наряда канонерки — большая часть команды отбыла на берег, для участия в святом напутствии. Шлюпка шла ходко, массивный корпус ледокола прикрывал нас от ветра. Не удержался, попросил пройтись от носа до кормы. Хотелось потрогать Авось руками, прислушаться к ощущениям.
Непривычный вышел кораблик. Тупой, ложкообразный нос, скошенный больше обычного. Плавный загиб борта. Глухой отзыв толстого железа на постукивание. Прямо как больного корабль ощупываю — хорошо, что с земли нас не видно, народ тут до зрелищ падок, вон, как с бортов ледокола свесились. Пришлось моему капралу отбрехиваться от нападок боцмана, доказывая, что опытный капрал знает загиб не хуже опытного морского волка. Окинул Авось еще одним взглядом. Глаза вновь прикипели к запасным винтам, прикрученным снаружи к верхней части борта на корме. Перегрузили мы ледокол. Мало того, что ватерлиния глубоко под водой просматривается, так еще и места свободного не осталось — вывешиваем корабельное имущество за борта. Мореходности нам это не добавит.
Сказать по правде, ледоколы и так не особо мореходные суда. Скошенный овальный нос волну не режет, обводы борта, рассчитанные на то, что сдавливающие льды будут вытеснять ледокол вверх, поперечной остойчивости не добавляют, боковые кили, для успокоения качки, делать нельзя, все из-за того же льда. Сборник компромиссов.
Еще и толщина ледового пояса взята с запасом, ибо нет у меня точных данных о ледоколах. Читал раньше, что ледокол может стереть об лед до миллиметра толщины своей обшивки за навигацию, вот и остановились на 30 миллиметрах ледового пояса и 50 миллиметрах форштевня. Надеюсь, хоть десяток ледовых навигаций кораблик послужит. Еще надо посмотреть, что будет с коррозией корпуса. Это ныне он пахнет свежей краской. Первые же льды обдерут ее до железа, и нужно будет оценивать скорость коррозии.
Поднимался по трапу с сумрачным настроением, в голове вновь забегал таракан по имени Авантюр. Он мне все извилины уже оттоптал! Еще и всех феечек-муз распугал, кобель несчастный.
О моем пребывании на ледоколе, договаривались с Алексеем заранее, а планировку ледокола знал получше капитана, так что, в провожатых не нуждался. Все одно, боцман, вяло цапающийся с капралом, отрядил с нами матроса для порядка. Любопытно, меня либо не узнали, либо был прямой приказ от будущего государя. В результате, экскурсию по закуткам ледокола пришлось отложить до прояснения моего статуса Его Высочеством.
Хоть со статусом пока ничего не ясно, но каюту мне выдали шикарную, метра три на четыре, в основании надстройки. За переборкой еще и кубрик морпехам выделили. Раньше это было одно помещение, ныне разделенное перегородкой. На камеру заключенного походит мало.
Закинул объемную котомку в рундук, скинул все еще влажную верхнюю одежду, поискал сушильный шкаф — еще одну свою бредовую идею, согласно которой все коридорные переборки жилых отсеков выполнены двойными, в них обустроены шкафы для одежды и обуви, продуваемые теплым воздухом. От шкафов и каюты обогреваются. Бич северных походов — мокрая одежда. Так что, ежели пойдем ко дну, то в сухом белье и хорошем настроении. Про теплоизоляцию на севере уже упоминал. Внешние борта кораблей были двойные, за ними толстый слой пеноклея. Каюты отделаны деревом и в них поощряются шерстяные ковры, или, как минимум, войлочные коврики. Мне достался синий ковер, с ворсом, в который приятно было запускать пальцы ног. Сразу задумался о войлочных тапочках, упакованных глубоко в котомке. Полез в рундук.
В таком виде — относительно белой рубахе, черных штанах и разношенных тапках, меня отловил вестовой, посланный ранее за мастерами. Вестовой доложил, косясь на мою обувку, об отсутствии на борту производственного потенциала — все пошли набираться благодати. Зря, наверное, на тапках вышил восьмилучевую «розу ветров», как на гербе МЧС моего времени — скучно было сидеть в Форте, хотелось руки приложить. Хорошо, что до помпонов руки не дошли. Будем считать, что фундамент слухам заложил. Ну и ладно. Завалился на роскошную, полутораспальную койку, неспешно осматривая закрепленный на противоположной переборке кульман и стол, переходящий в стеллаж для бумаг рядом с ним. Добротно ныне мебель делают. Красиво и массивно. Вот только пользоваться ей лень, за исключением койки. Отложил дела до вечера.
Вечером эскадра прощалась с Соловками длинными гудками ледовых кораблей и одиночными выстрелами канонерок. Эта суета меня и разбудила. Удобная койка, противопоставленная мокрому шатру и камешкам под походной, войлочной подстилкой — развращает. Вот и началось наше путешествие. Непривычно ощущать себя пассажиром.
Минут через сорок, когда уже сидел в компании своих Двинцев, обсуждая их кубрик, в приоткрывшуюся дверь сунулась голова вестового, начавшая фразу «А где…», тут сий дальнозоркий мореман узрел предмет своих розысков, материализовался в кубрике по стойке смирно и доложил с придыханием, явно опять не зная, как ко мне обращаться.
— В капитанской трапезной все собрались… вас ожидают.
Вот так сразу? Тогда надо приодеться.
— Ступай, скоро буду.
Выйдя из своей каюты при относительном параде, застал вестового, греющего спину о переборку коридора. Вел он меня быстро, с трудом сдерживаясь, чтоб не переходить на бег — значит, Алексей уже там.
Офицерская кают-компания гудела голосами и звякала посудой. Самих офицеров ледокола тут было всего шестеро, включая Витуса — остальной контингент представлялся свитой Алексея, с ним во главе и старшинами от береговых и колониальных нарядов. Всего набиралось человек 65, сидящих за несколькими рядами столов. Типичный пример шпротности нашей экспедиции.
Замечу, что мое появление фурора не произвело. Картошкой в меня никто не запустил, и даже гул голосов особо не смолк. Разговоры смолкли, только когда встал Алексей.
