буксирные концы с ледокола на кочах, в результате пришлось дрейфовать на неприятной волне и перезаводить концы. Буксировка, это отнюдь не простое дело. Волна поднимает суда по-разному, канат то провисает, то дергает со всей силы, вырывая крепеж. Каждому волнению соответствует своя длинна буксира. Длина каната должна быть ровно такой, чтоб оба судна одновременно поднимались на гребень волн, и за этим надо постоянно следить. Не говоря уже о том, что привязывать буксирный канат можно только к силовым частям конструкции корабля, а вовсе не к фальшборту коча. Да и не привязывают буксир в прямом смысле. Канат толщиной в ногу человека не очень то и завяжешь. Такие канаты кладут на горизонтальную конструкцию, на подобие спинакер-гика, только с амортизаторами, и приматывают к ней более тонким канатиком. Пытался вспомнить, был раздел буксировки в программе обучения наших морских школ, или это мой прокол. Так и не вспомнил.
После обеда, когда традиционно народ пытался подремать, устроил кабинет отоларинголога. Проверяя всю команду на предмет скрытых акустиков. Более правильно, наверное, было назвать кабинет просто «ото», так как занимался только ушами. Полное наименование слова, из моего времени, включает три греческих корня ухо-горло-нос, из которых меня интересовал только слух. Замечу, что слух у жителей этого времени значительно лучше моего, истерзанного, в свое время, шумами города и громкой музыкой в наушниках. На мой взгляд, акустическую вахту может нести каждый из наших моряков, за редким исключением. Но раз уж потратил время до ужина — отобрал наиболее одаренных. Теперь нужно будет согласовывать изменения судовой роли с капитаном.
Жизнь текла своим чередом. Погода не баловала, валяя суда по волнам и пряча от нас солнышко. Экипажи медленно втягивались в ритм путешествия. Первую длительную остановку мы сделали только в Печерской губе, через тысячу километров хода по неспокойному морю и изредка попадающимся небольшим ледовым полям. Два коча уходили на Печору.
Льдины высматривал умышленно. В Баренцевом море они гораздо скромнее, чем в остальных северных морях. Сказываются отзвуки теплого Гольфстрима. Вот после Новой Земли, отсекающей остатки теплых течений, лед будет суровее. Был шанс проверить ледокольность конвоя «на кошках». Что могу сказать. Эти льдины — не показатель. Раньше не ходил на ледоколах, и подсознательно ожидал, что ледокол будет выползать на льдину, потом проламывать ее и выползать снова, как, собственно и задумывалось. Ожидал постоянного колебания вверх-вниз. Но Авось вошел в ледовое поле с хрустом и вибрацией, которой все и ограничилось. Никаких скачков не наблюдалось. Неожиданно.
Все команды высыпали смотреть на пробу сил ледокола. Сквозь шорох и треск хода во льдах гремели победные выкрики команд, видимо только теперь поверивших, что льдины нам не препятствие. Плохо. Боюсь, что теперь маятник настроений качнулся в другую сторону, и капитан может полезть в паковые льды, которые нам не по форштевню. Провел разъяснительную работу.
Особым случаем за прошедший поход могу назвать лишь обнаружение острова акустиками, сквозь летящие хлопья тумана. Зрительно остров не просматривался. Акустический пост заработал на марсе фок- мачты примерно тогда, когда мы вышли из горла Белого моря, и шли к Канин носу. Пристрелочные вопли ревуна привели к некоторому брожению команды, вылившемуся в не совсем приятную кличку акустиков — тетерев. Добавляли еще — глухой тетерев, но «глухой» не прижилось. По правде, ревун в кубриках был почти не слышен, благодаря обильной теплоизоляции, но ночью ловил себя на том, что вслушиваюсь в короткие гудки, и когда они учащались, если акустик что-то услышал и начинал очередями уточнять цель — напрягался, готовясь бежать на мостик. Сна это, безусловно, не улучшало. Но человек привыкает ко всему.
Зато обнаруженный за три сотни километров до Печорской губы остров мы обошли как по локатору. Остров визуально удалось увидеть только мельком — низкий, но обширный кусок земли. Даже странно, что акустики его засекли при таком плоском профиле. Льдины им так засекать не удается.
Позже, акустики проморгали низенькие острова при входе в Печорскую губу, за что получили неудовольствие от капитана, затем от меня. Хорошо, что туман поднялся, и стал низколетящими облаками, оттеняя серое небо художественными мазками. Острова заметили впередсмотрящие. Могло ведь и нехорошо получится.
Короткая стоянка на рейде устья реки Печоры, без высадки на берег, продолжилась трехсоткилометровым рывком к Вайгачу. Дошли только ночью, и на этот раз акустики углядели острова перекрывающие дорогу к нашей цели. Даже провели нас между ними.
Жутко было, до холода в животе. Ледокол рыскал прожектором, вязнущем в темноте и тумане, из гнезда на мостик шли депеши азимут-дальность, офицеры рубки стояли, вцепившись в поручни. Конвой крался на скорости около 8 километров в час, чтоб боцман на лоте успевал оценивать глубину. Все равно было страшновато. Так и казалось, что вот сейчас из тумана выскочат острые скалы, и мы сядем на них всем конвоем как бусины на ежика. Пронесло. Витус даже выразил благодарность акустической вахте, которая эту благодарность немедленно потребила внутрь, для снятия напряжения. Так и дошли до обширной бухты, расположенной посередине западного побережья острова Вайгач. По определению наших тетеревов — «множественное эхо». Бухта действительно изобиловала камнями и морской живностью. Самое место для берегового наряда ледового пути.
Высаживались на берег под веселый гомон команд. Остров прикрывал рейд от северо-восточного ветра, и тут, среди россыпей гигантских валунов, стало вполне комфортно. Убрать бы еще вечную сырость, но от добра добра не ищут.
Можно считать, что на Вайгач высаживаюсь второй раз, хотя, первый был в другой жизни и в другом месте. Остров, по-прежнему вылезал из воды невысокими, обрывистыми камнями берегов, переходящих глубже в низкие холмы. Камни сверкали первозданной обнаженностью, изредка прикрытой мхами и редкими кустиками травы. Топливо на Вайгаче представлялось выброшенными на берег плавунами, и не росло в естественном виде. Впрочем, как и в большинстве мест северных побережий, вдоль которых пройдет наш Ледовый Ход. Топливо и было одной из основных проблем.
Зато все побережье обладало другим ресурсом — ветра тут имелось в избытке. Конкретно на Вайгаче еще богато бежали ручейки, отдавая на порогах значительную мощность. Но все береговые форты у нас имели типовое оборудование с ветрогенераторами, так что пока гидроресурс Вайгача будет просто радовать первых наших поселенцев своим видом и рыбкой.
Оговорюсь, что поселенцы на Вайгаче случались и раньше. На северном берегу тут испокон веков стояли святилища самоедов, куда они наведывались по своим религиозным праздникам. Сотню лет назад тут встал острог стрельцов, перекрывающий судам путь в Мангазею. Правда, слабо себе представляю, чем стрельцы могли помешать судам. Разве что бежать по льду к маневрирующему судну и брать его на абордаж. Если с юга острова пролив между ним и материком был около 3х километров шириной, и там реально было заметить и контролировать суда, то с севера острова пролив между Вайгачем и Новой Землей имел ширину более 40 километров, и контролировать его стрельцами на стругах представлялось мне нереальным.
Курил на камне, рядом с устьем ручья на северном побережье нашей бухты. На рейде Юнона спустила оба своих грузовых понтона и теперь на них шла погрузка деталей будущего берегового форта. Рядом с берегом маневрировала канонерка, пытаясь подойти максимально близко к месту будущего строительства и обеспечить монтажников светом на ночь. Монтажники обсуждали будущую стройку так, что даже мне, в полутора километрах от эпицентра, было слышно особое мнение некоторых специалистов. Думаю, если акустики на ледоколе отключат фильтры-резонаторы, то смогут слушать все разговоры. Надо будет подумать над таким усовершенствованием — в чужих портах это может оказаться не лишним.
Настроение колебалось между опасениями, основанными на начале настоящего ледового пути, и усталостью, накатившей после пройденного, относительно легкого, участка. Отвык от беготни и слаживания. Отвык от потока проблем.
Отдельным вопросом хотелось бы выделить несколько вечерних бесед с Алексеем. Про Нереченский договор мы пока обоюдно молчали, а вот про единоначалие в экспедиции пришлось говорить основательно. Прав был Грибоедов — горе от ума. От себя добавлю, горе от ума, пользующегося обрывками информации. Вот где действительно горе.
Алексей штудировал «Государство» Платона. Впитывая в себя то, что он считал «прогрессивным» и пропуская мимо мозга приводимые даже Платоном отрицательные примеры. Насколько мне известно, греки к
