задохнуться городскими миазмами, — оно пока выручало меня на каждом перекрестке, где подстерегала смертельная опасность. Дело в том, что запах «таможни» можно учуять за версту. В каждой баррикаде помимо камней, цемента и дерева полно всяких пищевых отходов и кусков штукатурки; под горячими лучами солнца все эти отбросы заваниваются, а штукатурка от дождя превращается в кашу со своим специфическим запахом, эти ароматы перемешиваются, забивая друг друга, и разливается то еще амбре. Главное, чтобы не возникло привыкания. Это губительно. Даже когда с чем-то сталкиваешься в сотый раз, взгляд должен быть незамылен. Всё словно впервые. Я понимаю, задачка не из легких, но это железное правило.
Кажется, рано или поздно этому должен наступить конец. Все разваливается, превращается в прах, а ничего нового не делают. Взрослые умирают, а дети не рождаются. За все эти годы, что я здесь живу, я не видела ни одного новорожденного младенца. Однако на смену одним приходят другие. Из сельской местности и близлежащих городков тащится народ с доверху груженными подводами, а кто-то на разбитых колымагах, голодные, бездомные. Весь этот пришлый люд, пока не освоится в большом городе, становится легкой добычей старожилов. Многих обдирают как липку в первый же день. Одни вносят аванс за несуществующие квартиры, из других вытягивают предоплату за хлебное место, которое существует только на бумаге, третьи выкладывают свои сбережения за продукты, на поверку оказывающиеся крашеной фанерой. Это самые распространенные виды надувательства. Я знаю человека, который живет тем, что поджидает новоприбывших у здания старой ратуши, чтобы содрать с них пару монет за право взглянуть на башенные часы. Если новенький заартачится, тут же возникает подставное лицо, сообщник, который с готовностью выкладывает денежки «за посмотреть», после чего приезжий решает, что, видно, так здесь принято.
Поражает не сам факт существования наперсточников, а та легкость, с какой они облегчают чужие карманы.
Те, у кого есть пристанище, рискуют в любой момент его потерять. Большинство домов не имеет владельца, а значит, у тебя как у жильца нет никаких прав: нет договора об аренде, которым можно прикрыться в случае необходимости. Неудивительно, что людей частенько выселяют и они оказываются на улице. В один прекрасный день на пороге появляются молодцы с винтовками и дубинками и приказывают тебе выметаться; если ты не в состоянии спустить их с лестницы, что тебе остается? Такая практика называется «силовым захватом», и в нашем городе найдется не много жителей, кто хотя бы раз не прошел через это. Если же тебе посчастливилось избежать такого наезда, ты можешь стать жертвой «лендлорда». Эти вымогатели терроризируют кварталы, заставляя людей платить за «крышу», чтобы их не выгоняли. Они объявляют себя домовладельцами и обирают жильцов, которые безропотно уступают их наглым требованиям.
У тех, кому негде жить, ситуация практически безвыходная. Свободного жилья нет, при том что риэлторские фирмы ежедневно помещают в газетах объявления о наличии пустых квартир: чистой воды «липа», позволяющая заманить доверчивого клиента и раскрутить его на кругленькую сумму. Вроде бы всем про это хорошо известно, но всегда находятся лохи, готовые выложить за «воздух» свои кровные. Они с утра выстраиваются в длинную очередь под окнами конторы и после многих часов ожидания оказываются лицом к лицу с агентом, который покажет им утопающие в зелени дома и шикарные апартаменты с коврами и креслами из мягкой кожи, с кухней, из которой доносятся запахи сваренного кофе, с кафельным дворцом, где их уже ждет горячая ванна, с дивными цветами в горшках на подоконнике. А этим фотографиям, как потом выясняется, больше десяти лет!
Многие из нас стали как дети. Не то чтобы мы отдавали себе в этом отчет или, тем более, предпринимали для этого какие-то усилия. Просто когда тебе нечего ждать, когда не осталось даже надежды на надежду, ты начинаешь заполнять пустоту мечтами, инфантильными мыслями и историями, лишь бы остаться на плаву. Даже самые суровые люди не могут удержаться от соблазна. Без лишних слов и всяких там прелюдий они бросают свои дела на полдороге и принимаются рассказывать о своих тайных желаниях. Излюбленная тема — еда. Часто можно услышать, как люди обсуждают какой-нибудь обед во всех деталях, начинают с закусок и супов и не спеша доходят до десерта, смакуя каждую приправу или специю, каждый аромат, вдаваясь в подробности приготовления блюд и в процесс их поглощения — от реакции вкусовых сосочков до умиротворяющих ощущений, сопровождающих путешествие пережеванного кусочка изо рта в пищевод и дальше, в самую утробу. Подобные беседы могут продолжаться часами, по раз и навсегда заведенному порядку. Например, совершенно недопустим смех, нельзя также поддаться чувству голода. Никаких всплесков эмоций или невольных вздохов, не говоря уже о слезах. Ничто так не отравляет разговор о вкусной еде, как чья-то истерика. Для достижения наилучшего результата желательно полностью сосредоточиться на словах собеседников, тогда тебе удастся отвлечься от постоянных мыслей о голоде и погрузиться в так называемую «нирвану текущих слюнок». Некоторые считают, что эти беседы о вкусной и здоровой пище при должной концентрации внимания и искреннем желании усвоить слова собеседников могут давать определенный питательный эффект.
Вот такой он, этот язык привидений. Можно отметить и другие особенности. Многие люди начинают фразу со слов «хорошо бы…». Пожелание может быть каким угодно, главное — его несбыточность. «Хорошо бы, солнце не заходило». «Хорошо бы, денег в кармане прибавилось». «Хорошо бы, в городе все стало как в старые добрые времена». В таком духе. Детский сад, без всякого смысла и связи с реальностью. В целом люди уверены: как бы плохо ни было вчера, сегодня еще хуже. А позавчера было лучше, чем вчера. Чем дальше вспять, тем прекрасней мир. Каждое утро ты заставляешь себя открыть глаза, чтобы убедиться, как за один день поплохело, но если вместе вспомнить, как в общем-то сносно все было еще накануне, действительность покажется не более чем миражом, такой же фантомной, как все прочие дни, сохранившиеся в памяти.
Я понимаю, почему люди играют в эту игру, но лично мне она не по душе. Я отказываюсь говорить на языке призраков, и каждый раз, когда я слышу подобные разговоры, я ухожу или просто затыкаю уши. Да, я изменилась. Ты помнишь, какой заводной я была в детстве? Ты была готова слушать мои рассказы с утра до вечера. А как охотно ты следовала за мной в очередной мир моих фантазий! Замок, Откуда Нет Возврата. Остров Грусти. Лес Забытых Слов. Помнишь? Мне нравилось морочить тебе голову всякой небывальщиной и наблюдать, с какой серьезностью ты слушаешь мои россказни. А когда я потом признавалась, что это все вранье, ты начинала плакать. Я думаю, твои слезы мне нравились не меньше, чем твоя улыбка. Видимо, я была стервочкой еще до того, как успела обзавестись растительностью в одном месте, и носилась в коротких платьицах, в которые меня обряжала мать, с вечно ободранными ногами и гноящимися ссадинами на коленках. Но ты ведь меня любила, правда? Не просто любила, а сходила по мне с ума.
Я стала здравомыслящей и расчетливой. Не хочу уподобиться всем остальным. Я же вижу, куда их заводят эти бредовые фантазии. Такого я не допущу. Люди-призраки умирают во сне. Месяц или два они разгуливают с блаженной улыбкой на лице и странным, потусторонним блеском в глазах, как будто они уже готовы исчезнуть. Тут невозможно ошибиться, все признаки налицо: порозовевшие щеки, округлившиеся глаза, шаркающие ноги, дурно пахнущие гениталии. Может, такая смерть и к лучшему, я готова это признать. Иногда я им даже завидую. Но в конце концов я говорю себе «нет». Я не уйду. Не на ту напали. Я буду держаться до последнего, и будь что будет.
Другие кончают жизнь более драматичным способом. Есть, например, такая секта Бегунов — люди, которые с истошными воплями несутся по улицам, все быстрее и быстрее, размахивая руками, как ненормальные, и нарезая ладонями воздух. Обычно они бегают группами по шесть, десять, а то и двадцать человек, они не останавливаются, что бы ни попало им под ноги, они бегут и бегут, пока не рухнут в изнеможении. Смысл в том, чтобы умереть быстро, довести себя до точки, до разрыва сердца. По словам Бегунов, пойти на это в одиночку ни у кого бы не хватило пороху. Когда бежишь в группе, тебя подстегивают другие, подбадривают своими выкриками, взвинчивают так, что ты, сжав зубы, терпишь в порыве самоистязания. Какая ирония! Чтобы убить себя бегом, надо стать хорошим бегуном. Иначе у тебя не хватит сил измотать себя до последней степени. Наши Бегуны, желая встретить свою судьбу, готовятся тщательнейшим образом, и если кто-то на пути к этому заветному свиданию вдруг упадет, он немедленно поднимется и побежит дальше. Можно сказать, что это своего рода религия. В городе работает несколько отделений, по одному на каждую из девяти избирательных зон, и, чтобы вступить в клуб, надо пройти
