Кто-то легонько толкает меня в бок.
— Тала! Наталка!
Это Мурка. И я слышу голос учителя:
— …Пожалуйста, повторите!
Я встаю и, покраснев, пытаюсь вспомнить, о чем он говорил. Биография Коцюбинского… Но что именно? Нудно я начинаю:
— Ну, значит, Коцюбинский в это время… много работает, пишет.
Учитель, подняв брови, смотрит на меня, всем своим видом выражая крайнее удивление: ведь я отличница.
— Садитесь. Надо слушать, а не витать в облаках.
Как медленно тянется время!
В классе оживление — последние минуты перед звонком. Книги давно собраны, портфель в руках, и я, как бегун на старте, жду сигнала, чтобы сорваться с места. Сегодня особенный день — сегодня я впервые поднимусь на планере! Но я никому ничего не говорю: а вдруг полет не состоится, что-нибудь помешает…
Звонок! Я выбегаю в коридор, но здесь мне преграждает путь Оля Кузьменко.
— Талка, ты куда?
Оля учится в параллельном классе. Мы с ней большие друзья, рядом живем, вместе занимаемся в гимнастическом кружке и обычно делимся всеми своими горестями и радостями. Но сегодня я, не задерживаясь, на ходу объясняю ей:
— Я очень спешу, Оля! Потом расскажу, вечером!
Прыгая по лестнице через две-три ступеньки, я почти спустилась с третьего этажа на первый, когда вспомнила, что могу встретить учителя физкультуры, Федора Ивановича, и тогда мне не поздоровится: уже два раза подряд я пропускаю гимнастику. Стоило мне об этом подумать, как сразу же я увидела его. Федор Иванович стоял в дверях спортзала и сурово смотрел на меня. С виноватой улыбкой я поздоровалась:
— Здравствуйте, Федор Иванович…
— Здравствуй. — Отступив от двери, он сухо пригласил меня в зал: — Проходи!
Боком, словно протискиваясь сквозь толпу, я вошла в пустой зал. Надо оправдываться, но я не знаю, что говорить: ни огорчать Федора Ивановича, ни лгать ему не хочется.
Неутомимый спортсмен, он многих в нашей школе заразил страстной любовью к плаванию, гимнастике, легкой атлетике. Я с удовольствием занималась под его руководством, но последнее время стала иногда пропускать гимнастику, потому что совпадали часы занятий в гимнастической секции и стрелковой школе. Теперь добавилась еще и планерная, или, как мы называли ее, планерка. О ней я вообще умалчивала.
— В чем дело? — спросил Федор Иванович. — Почему не была на гимнастике?
Стараясь не встретиться с ним глазами, я уставилась на мальчишек, которые в стороне барахтались на матах. Из раздевалки доносились голоса, смех.
— Так я же… Я просила Олю предупредить вас, Федор Иванович. Я была очень занята. — А сама краснею под его взглядом.
— Ну вот что, — сказал он, положив мне руку на плечо. — Скоро городские соревнования, ты это знаешь. Я на тебя надеюсь. И не один я, а вся школа. Сейчас нужно усиленно тренироваться. Запомни — усиленно!
— Я подготовлюсь, Федор Иванович!
— Все остальное пока забудь, поняла? — сказал он уже мягко.
Я с готовностью кивнула. В это время в зал заглянула Оля и воскликнула, потирая руки:
— Попалась! Хотела улизнуть? Федор Иванович, давайте привяжем ее к шведской стенке! Куда бежишь — опять на свою…
— Оля, Оля, — поспешно перебила я ее, — ты обещала показать мне новый комплекс вольных упражнений! Давай завтра…
Посмотрев на меня с удивлением, Оля расхохоталась. С короткой стрижкой, худощавая, жилистая, она была похожа на мальчишку, а лицо тонкое и огромные лучистые глаза с длинными ресницами.
— Ну и хитрюга!
— Завтра ровно в пять занятия секции, — строго предупредил Федор Иванович. — Если не явишься…
— Обязательно приду, Федор Иванович! — заверила я его, зная, что в этот день не будет ни стрельбы, ни планерки.
Оля подхватила меня под руку и потащила к двери.
— Ты домой, Оля? Пойдем вместе, — предложила я, когда мы вышли.
— Нет, у меня комсомольское бюро.
Олю, живую, энергичную, постоянно выбирали в школьное комсомольское бюро и взваливали на нее немыслимое количество нагрузок, которые она умела быстро и незаметно переложить на других, и не только переложить, но и самым категорическим образом потребовать их выполнения.
— Опять бюро?
— Опять. Ну говори: куда навострила лыжи?
— Знаешь, Оля, у нас сегодня полеты!
— По-ле-ты! — протянула она с иронией. — Верхом на на палочке! Представляю!
Оля делала вид, что полеты ее не интересуют, а сама ревниво следила за тем, как продвигаются мои летные дела.
— В самом деле — полеты на планере! Настоящие! — сказала я.
Помолчав, Оля сдержанно спросила:
— А как же гимнастика?
Я пожала плечами: не бросать же планерку!
— Как-нибудь смогу… Успею.
Мы с Олей соперничали, и еще неизвестно было, кто из нас лучше выступит на соревнованиях. И все-таки она не хотела, чтобы я забросила гимнастику.
— Как-нибудь нельзя!
Но я не могла думать ни о чем другом, кроме полетов, и у меня вырвалось:
— Как жаль, что ты тогда не записалась! Мы бы сейчас вместе… — Я не договорила — на смуглом лице Оли выступил румянец.
Я же знала: если бы не больная сестра, прикованная к постели, Оля тоже спешила бы вместе со мной. Матери у Оли не было, и на ней лежали все домашние обязанности, так что она не могла позволить себе заниматься чем-нибудь еще, кроме гимнастики.
— Я пойду, — сказала я тихо.
В моих словах прозвучала жалость, чего Оля совершенно не выносила. Мгновенно вспыхнув, она грубовато спросила:
— Ты чего разнюнилась? Пи-лот! Топай!
