Когда самолет был готов, мы снова отправились на боевое задание. Перед вылетом командир полка предупредила нас:
— Будьте внимательны. Бомбить только в районе, прилегающем непосредственно к городу, — там враг оказывает сильное сопротивление. Наши высадились к востоку от Керчи.
Полчаса спустя мы приближались к берегу Крыма. Пролив был погружен в темноту. Кое-где еще оставались дымные следы — несколько сгоревших, но не утонувших катеров плыли по течению, неуправляемые. Не было видно прожекторов и пулеметов на самом берегу — они переместились в глубь полуострова. Тот прожектор, за которым мы охотились, теперь не включался. Что за перемены произошли здесь?
Внимательно разглядывая берег, куда высадились десантники с горевшего катера, я пробовала определить, что там сейчас происходит. Недалеко от того места, где раньше стоял прожектор, шла перестрелка, вспыхивали ракеты. Значит, десантники продвинулись и пока держатся. Как им помочь?
— Может, спустимся? Можно покричать своим, — предложила Нина.
— На обратном пути.
У нас было задание: подавлять огневые точки у самой Керчи, где вражеские пулеметы вели интенсивный огонь. И мы поспешили туда, все время оглядываясь назад, словно можно было увидеть, как действует десант с нашего катера.
Слава полз, прижимаясь всем телом к земле, и замирая, когда белый, неестественный свет ракеты освещал местность. В этот момент, не поворачивая головы, он старался увидеть как можно больше: что делается впереди, где находятся десантники, есть ли препятствия на пути.
На востоке у самого горизонта небо начинало слабо бледнеть, но звезды над головой ярко блестели и было темно. Прошло минут пятнадцать. За это время все подползли к высоте и залегли за укрытиями. Никто не подавал голоса. Соседи упорно продолжали перестрелку с немцами, создавая впечатление, будто именно там, левее, и сосредоточились все силы десантников.
Надвигался рассвет. Выждав некоторое время, Слава, наконец, кивнул лейтенанту Савкину и приготовился дать команду.
Как только взлетела с шипеньем красная ракета, выпущенная Савкиным, он крикнул так, чтобы слышали и те, кто находился с другой стороны:
— Бей фашистов!
— Впере-ед! — подхватил Савкин, срываясь с места.
Пригнувшись, Слава побежал, стараясь не отстать от Савкина. Он видел, что десантники бегут справа и слева, окружая высоту со всех сторон.
— Гранаты! — крикнул Слава.
— Гранаты-ы! — повторил высоким голосом Савкин.
Пулемет, замерший на некоторое время, вдруг опомнился и стал неистово строчить. Захлебываясь, стрелял он по десантникам, но они продолжали бежать с автоматами наперевес. Слава заметил, как кто-то остановился и со стоном рухнул на землю, кто-то другой замедлил бег, размахнулся и бросил гранату. Она разорвалась, не долетев до цели.
Часто оглядываясь, Савкин бежал впереди Славы, словно хотел защитить его от пуль. Вот он на бегу швырнул гранату и присел, пригнув рукой и Славу. Рвануло прямо в траншее, пересекавшей закругленную вершину. Пулемет, гнездо которого находилось в отростке траншеи, ненадолго умолк, но вскоре опять заработал, повернувшись в их сторону.
До траншеи оставалось всего несколько шагов, когда Слава увидел перед собой подрагивающую голубоватую вспышку и в то же мгновение почувствовал сильный толчок, будто он с разбегу наткнулся на препятствие. Подозревая что-то неладное, Слава стал искать глазами оторвавшегося от него Савкина, словно единственное спасение было в нем. Вдруг он почувствовал боль где-то возле сердца и понял, что ранен.
«Эх, некстати…» — подумал Слава, еще не определив, куда же он ранен. Он хотел поднести руку к левой стороне груди, но не смог: правая рука не слушалась. Ноги не двигались. Раньше так у него случалось во сне: нужно бежать, а ноги как свинцовые…
«Где Савкин? Ему теперь вместо меня…» Беспокойство охватило его, и он опять попробовал поднять руку. Теперь болело правое плечо, болело страшной разламывающей болью, а рука совсем не двигалась. Ему даже показалось: что-то было лишнее и очень тяжелое там, где правая рука. Слава наконец взглянул туда и увидел совершенно ясно, что руки вообще нет… Там, где кончался локоть, свисал узкий лоскут оборванного рукава, и на нем болталось что-то тяжелое…
Ноги стали мягкими, ватными, голова закружилась. Теперь уже болело везде, болело все тело, и особенно плечо и рука. Наступившая слабость мешала сделать шаг, и он стоял, покачиваясь и медленно оседая на землю. В голове еще вертелась беспокойная мысль: «Где Савкин? Ему теперь…»
Как сквозь сон, Слава услышал чей-то голос:
— Бей их, гадов!..
Опустившись на колени, он здоровой рукой оперся о землю, усилием воли заставляя себя удержаться и не упасть. «Савкин… Что там… Встать, встать…» Но не было сил не только встать самому, но даже приподнять голову.
Слабость одолевала его, впереди все покачивалось, и на миг ему показалось, что он еще на катере, который плывет через пролив и никак не может доплыть до берега…
Выстрелов больше не было слышно, и он все силился разглядеть, что делается в траншее, где, видимо, шел рукопашный бой. Глаза застлало пеленой, и, уже ничего не различая, не чувствуя, Слава повалился на землю лицом вперед.
Он лежал на сырой от утренней росы траве и не слышал, как закричали победное «ура» десантники, выбившие немцев из траншеи, как подбежавший к нему Савкин, разрывая индивидуальный пакет, чтобы сделать перевязку, дрожащим голосом твердил одно и то же:
— Товарищ старший лейтенант! Все в норме… Товарищ старший лейтенант, все в норме…
Первое, что увидел Слава, когда открыл глаза, было женское лицо, окутанное туманом. Черты лица расплывались, вокруг него что-то белело. Лицо медленно плыло в воздухе, как легкое облако. Оно показалось Славе знакомым.
— Мурка…
Голос его был слабым, еле слышным, но девушка услышала.
— Очнулся, миленький? Не Мурка я, а Надя. Надя!
Она тронула его за плечо, натянула повыше одеяло.
Теперь Слава и сам видел, что это не Мурка. Мурка осталась там, дома, в Киеве. С сыном. Нет, не в Киеве… Они уехали оттуда на Урал. А это — Надя…
На девушке был белый халат и белая косынка. Под косынкой темные, гладко зачесанные волосы и черные, пушистые, как у Мурки, брови.
