глазам — уходит! Значит, все напрасно? Значит, справилась или обманула?!
И опять он рванулся к «раме». Используя высоту, сумел догнать ее и занял выгодную позицию, чтобы повторить все сначала. Лека действовал обдуманно, сознавая, что на этот раз все будет гораздо сложнее. Чтобы сбить «раму» наверняка, он решил таранить ее на большей скорости.
Летчик «фокке-вульфа» уже не боялся обстрела, зная теперь совершенно точно, что истребитель стрелять не может. На полной скорости «рама» уходила на запад, увлекая за собой истребитель. Но Лека не отставал от нее.
И вот перед ним опять хвост «рамы». С двумя килями. Хвост, по которому сейчас с силой ударит воздушный винт истребителя… Снова Лека вспомнил Тимоху. Тимоха не успел… Значит, должен он, Лека… Факт! Ну, Лека!
Раздался сильный треск. Такой треск, что в первое мгновение Леке показалось — это разваливается на части его истребитель. Потом сразу стало тихо… В этот момент Лека не думал о себе. Важно было одно: свалить «раму».
Качнувшись с крыла на крыло, «рама» стала падать… Пронеслась мысль: неужели — опять?! Опять справится и… Нет, на этот раз удар был сильным, даже, кажется, слишком сильным…
При ударе о вражеский самолет пострадала и Лекина машина. На истребителе сломался винт, поврежденный мотор заглох. В наступившей тишине Лека перевел «Як» в планирование, направив его в сторону линии фронта. Сам Лека был цел и невредим.
Истребитель, опустив нос, со снижением шел к земле, за ним тянулся дымный шлейф. Высота быстро падала, и уже не могло быть никаких сомнений, что до своих не дотянуть.
Несколько раз Лека оглянулся назад, следя за «рамой», которая, беспомощно кувыркаясь, неслась к земле.
Неожиданно откуда-то сверху на снижающийся «Як» спикировали два «мессера», развернулись над ним и, не сделав ни единого выстрела, ушли на восток. Очевидно, немецкие летчики решили, что на самолет, который был обречен, не стоило тратить ни времени, ни снарядов.
Мотор дымил все сильнее, в кабину стало пробиваться пламя. Хорошо понимая, что остается только одно — покинуть самолет, Лека медлил. Внизу были немцы. Прифронтовая полоса… Но прыгать надо было. Прыгать как можно скорее, пока еще возможно, пока есть высота…
Лека открыл фонарь кабины и, нащупав кольцо парашюта, вывалился из самолета, подхваченный струей воздуха. Когда над ним раскрылся белый купол и он почувствовал, что повис в воздухе, он стал разглядывать землю, проплывавшую внизу. Где-то на этой земле ему предстояло опуститься. В стороне у дороги что-то вспыхнуло, оттуда повалил дым. Лека догадался, что это взорвалась «рама»…
Вскоре он отыскал на земле свой истребитель, от которого тянулась светлая полоса дыма. Лека определил, что дым уносит ветром в восточном направлении, и это его обрадовало.
Он искал глазами траншеи передовой линии, но никак не находил. Парашют медленно вращался вокруг оси, и земля плыла, плыла по кругу, словно карусель. Но вот вдалеке блеснула извилистая лента реки, а перед ней Лека различил прерывистую ломаную линию траншей. Нет, слишком далеко… За рекой тоже были траншеи, еле заметная полоска, где находились паши позиции. Лека скорее угадывал, чем видел эту полоску. Нет, не дотянуть, факт…
Сердце сжалось… Никогда еще он не чувствовал, как больно сжимается сердце.
Если раньше, всего несколько минут назад, Леке было почти безразлично, что с ним произойдет и останется ли он жив, то сейчас, когда «рама» была уничтожена, когда сам он, потеряв самолет, опускался на территорию, занятую врагом, и почти не оставалось шансов, что его не заметят и не схватят сразу же после приземления, он страстно хотел спастись, не попасть в руки немцев, добраться до своих.
Солнечные лучи уже покинули землю, и она потеряла свою яркую окраску, но здесь, на высоте, Лека еще видел кусочек ослепительно багрового диска, медленно уходившего за горизонт, словно погружавшегося в далекое невидимое море. Исчезало солнце, и ему казалось, что вместе с солнцем исчезает надежда на спасение.
Парашют сносило на восток, и мало-помалу Лека стал замечать, что движется в сторону линии фронта гораздо быстрее, чем предполагал сначала. И вновь у него появилась слабая надежда, что, может быть, ему удастся перелететь узенькую полоску реки. Если, конечно, ничего не случится… А могло случиться самое страшное… Но сейчас Лека даже думать об этом не хотел. Только на всякий случай вытащил пистолет из кобуры и сунул в карман брюк.
По мере того как Лека снижался, предметы на земле становились все более крупными, и земля все быстрее набегала на него снизу. Теперь уже он совершенно отчетливо видел машины, стоявшие группами, ехавшие по дорогам, огневые позиции, отдельные деревья в садах и вдоль дороги, людей, которые снизу наблюдали за ним.
Приблизились и траншеи. Глубокие, разветвленные, с отростками, в которых были оборудованы пулеметные гнезда, они напоминали Леке длинных хвостатых ящериц с широко расставленными лапами. В траншеях ходили, сидели, стояли немцы в серо-зеленой форме. Многие, запрокинув голову, смотрели вверх, ожидая, когда приземлится летчик. Лека даже различал их лица…
Сильный ветер уносил парашют дальше, вот уже немецкие траншеи оказались прямо внизу, а высота еще есть, и Лека, боясь в это поверить, теперь уже точно определил, что опустится за рекой, где-то возле своих траншей. Он уже высматривал удобное для приземления место и даже нашел ровную, почти не изрытую площадку, когда увидел, что солдаты в немецких траншеях, спокойно стоявшие и наблюдавшие за ним, вдруг зашевелились, задвигались. Чувствуя, что движение это имеет прямое отношение к нему, Лека старался не думать о том, что вот сейчас-то и произойдет то страшное, чего он больше всего боялся…
На какое-то мгновение Лека закрыл глаза. И вспомнилась ему планерка, парашютная вышка, ребята- планеристы. И никакой войны еще нет, просто он прыгнул с вышки и летит вниз… А на земле ждут ребята, и Тимоха кричит: «Длинный, подогни ноги — запутаешься!..»
Когда он открыл глаза, то увидел, что немецкая траншея уже начала медленно уплывать назад, а немцы поспешно вскинули автоматы, приготовившись стрелять. По спине у Леки пробежал холодок, и волосы зашевелились под шлемом. Неужели убьют?! Сейчас, когда он почти на земле, когда его ждут свои… Он это видел, видел, как махали из дальних траншей солдаты и что-то кричали. Может быть, кричали не ему а немцам, чтобы те не стреляли. Леке и самому хотелось крикнуть: «Подождите! Не стреляйте!»
Немецкая траншея медленно уплывала, и ветер сносил Леку дальше, к своим, за речку. Еще немного, всего несколько секунд — и он приземлится на ровной площадке, которую выбрал, сразу же за длинной изогнутой траншеей, где Леку ждали…
Но немцы целились в него, и Леке казалось, что целятся они уже целый час. Нет, не думать об этом! Не думать!.. Вот они, свои… Еще самую малость… Чуть бы подскользнуть — рановато… Только не смотреть в ту сторону, где целятся…
Один из немцев, махнув рукой, что-то крикнул остальным, присел, сдвинул каску назад и выпустил длинную автоматную очередь. Почти одновременно раздались другие выстрелы — немцы стреляли со всех сторон, прямо в Леку…
И сразу послышалось тяжелое уханье миномета, который стоял за дальними траншеями, — по немецкой траншее открыли огонь наши минометчики.
Сначала Лека почувствовал боль в ноге, потом толчок в грудь… Земля завертелась перед глазами. «Убьют!.. Не успею… Факт…» — мелькнуло где-то в гаснущем сознании.
Изрешеченный парашют камнем понесся вниз, не долетев до переднего края. Когда Лекины ноги коснулись земли, он уже не дышал.
Упал Лека на нейтральную полосу, и долго еще, до наступления темноты, из-за мертвого летчика велась перестрелка. А когда стемнело, его вынесли с нейтральной полосы свои разведчики.
Похоронили Леку в полку. О том, как он погиб, рассказал мне много лет спустя Виктор, узнавший об этом от Коли Черняка.
ТИМОХА
