Про таксопарк можете забыть. Там всем заправляют мошенники и придурки. Если вас так сильно прижало, я мог бы взять вас в свою контору. При условии, что у вас крепкая спина и вы неплохо считаете. Я даже готов вам прилично платить. Это я только с виду нищий, денег у меня выше крыши, девать некуда.
«Сохранение исторических памятников». Ваш бизнес.
Не бизнес. Скорее музей или частный архив.
Спина у меня крепкая, складывать и вычитать тоже умею. О какой работе идет речь?
Все материалы классифицированы по географическому принципу, а я хочу перейти на хронологический. Так эффективнее. Жаль, сразу не допетрил. Придется все переносить с места на место. Один я не потяну, нужен помощник.
Если я скажу «да», когда можно будет начать?
Хоть сейчас. Вот застегну брюки и покажу вам фронт работ. А там решайте, подходит это вам или нет.
Я прервался на перекус (несколько крекеров, коробка сардин, водичка). Дело шло к пяти, через час- полтора вернется Грейс, а я хотел выжать из себя еще страничку-другую в синей тетради. По дороге из кухни я заглянул в туалет, отлил по-быстрому, сбрызнул лицо водой и, почувствовав новый прилив сил, настроился на последний рывок, но в это время входная дверь распахнулась, и вошла Грейс с серым изможденным лицом и слабой улыбкой на обескровленных губах. Вообще-то я ждал ее вместе с кузиной Лили, которая должна была с нами поужинать, переночевать на раскладном диване в гостиной и утром уехать в свой Йельский университет. Вопрос остался у меня на языке — она бросилась в туалет, и там ее мгновенно вывернуло наизнанку.
Когда я вел ее в спальню, поддерживая одной рукой за талию, а другой за плечи, она вздрагивала всем телом так, будто через него пропускали электрические разряды. Это вчерашняя китайская еда, предположила Грейс. Я с ней не согласился. Мы ведь ели одно и то же, а со мной все в порядке. Значит, какая-то дрянь прицепилась, сказала она, по всей видимости, подразумевая один из многочисленных вирусов-невидимок, которые носятся в воздухе и только и ждут момента, чтобы совершить против нас очередную диверсию. Я ведь никогда не болею, пыталась храбриться Грейс, позволяя себя раздеть и уложить в постель. Лоб у нее не был холодным, и температура оказалась нормальной. Это обнадеживает, сказал я. После крепкого сна ты проснешься совершенно здоровой. Хорошо бы, тихо отозвалась она, а то у нас завтра важное утреннее совещание.
Я сделал ей слабый чай с тостом и присел рядом. Она рассказала мне, что ей стало плохо в музее, и после этого Лили посадила ее в такси. Сделав несколько глотков, Грейс поспешила меня обрадовать, что тошнота отступила, и… снова помчалась в туалет. Прошло еще минут сорок. Мы о чем-то разговаривали, но больше молчали. Я поглаживал ее по голове, видя, что ее вот-вот сморит сон. Приятно хоть ненадолго стать сиделкой, признался я. Слишком долго я выступал в роли больного.
— Ты ничего не понял, — вздохнула Грейс. — Это наказание за вчерашнее.
— Наказание? Ты о чем?
— Вчера в такси. Я цеплялась к тебе, как последняя стерва.
— Неправда. А хоть бы и так, не думаю, что Господь Бог в отместку послал кишечный вирус.
Грейс закрыла глаза, на губах появилась улыбка.
— Ты ведь всегда меня любил, Сидни?
— С того дня, как я тебя увидел.
— Знаешь, почему я за тебя вышла замуж?
— Нет. У меня никогда не хватало духу спросить тебя об этом.
— Я знала, что ты меня никогда не подведешь.
— Грейс, ты поставила не на ту лошадь. Я только и делаю, что подвожу тебя. Сначала моя болезнь, теперь эта гора неоплаченных медицинских счетов. Если бы не твоя работа, мы бы уже были на улице. Я ем ваш хлеб, мисс Теббетс.
— Я не о деньгах.
— И все же. Тебе со мной не слишком повезло.
— Неправда, Сид. Я у тебя в долгу. Ты даже себе не представляешь, в какой степени. Я все смогу перенести… главное, чтобы я тебя не разочаровала.
— Не понимаю.
— И не надо. Ты, главное, люби меня, и все будет хорошо.
За последние восемнадцать часов это был уже второй наш разговор, оставивший меня в сильном недоумении. Опять какие-то полунамеки, явные признаки внутренней борьбы и неспокойной совести и столь же явное нежелание открыться. Мне оставалось только гадать, что происходит. Но как она была со мной нежна в тот вечер, с какой благодарностью принимала мою опеку, как радовалась, что я сижу рядом! За этот год она столько со мной хлебнула, проявив при этом невероятное самообладание и твердость духа, что, ей-богу, разочаровать меня при всем желании ей не удастся. А хоть бы и удалось — мне хватит наивности и верности посмотреть на это сквозь пальцы. Я нашел спутницу до конца своих дней, и даже если Грейс где-то оступилась или просто оказалась не на высоте, разве это могло иметь значение в отдаленной перспективе? Не мне ее судить. Я не полиция нравов и всегда буду стоять за нее горой.
Около половины седьмого Грейс уснула. На кухне, куда я на цыпочках вышел за стаканом воды, я порадовался, что Лили уехала в Нью-Хейвен. Нельзя сказать, что я недолюбливал младшую кузину своей жены, — нет, она мне очень даже нравилась, особенно ее ярко выраженный виргинский акцент, не столь заметный у Грейс, — но весь вечер болтать, зная, что в соседней комнате беспокойно спит больная, было бы как-то не с руки. Ожидая их вдвоем после музеев, я уже поставил крест на работе, но в этой ситуации ничто не мешало мне вернуться к моим баранам. Итак, я снова уселся за стол и раскрыл синюю тетрадь. Когда я наконец отложил перо, было уже далеко за полночь.
В понедельник, через неделю после исчезновения мужа, Ева получает последнюю распечатку расходов по аннулированной кредитной карточке «Америкэн Экспресс». В конце перечня значится авиабилет компании «Дельта» до Канзас-Сити, помеченный прошлым понедельником. Все-таки Ник жив! Но при чем тут Канзас-Сити? Зачем лететь в город, где у тебя нет ни родных, ни друзей, ни даже знакомых писателей? В голову ничего не приходит. Теперь и гипотеза насчет Розы Лейтман кажется сомнительной. С какой стати им бежать на Средний Запад? Разве что эта Лейтман родилась в Канзас-Сити, что представляется Еве совсем уж неправдоподобным.
После того как эти предположения лопнули и не осталось ни одной зацепки, ее праведный гнев стал быстро выдыхаться, пока не сошел на нет. В душе остались пустота и растерянность, зато мало-помалу начала возрождаться надежда. Во-первых, Ник жив. Во-вторых, поскольку на кредитную карточку был куплен один, а не два билета, велика вероятность того, что женщина здесь ни при чем. Ева связывается по телефону с полицейским управлением Канзас-Сити и просит соединить ее с бюро по розыску пропавших людей. Ее выслушивает сержант, и ответ его неутешителен. Мужья и жены исчезают каждый день. Если это не сопряжено с преступлением, полиция ничего сделать не может. Напряжение и горечь последних дней вдруг дают о себе знать: поддавшись долго сдерживаемым эмоциям, Ева обзывает сержанта бесчувственной скотиной и в сердцах бросает трубку. Надо лететь в Канзас и попытаться самой разыскать Ника! Эта мысль полностью захватывает ее, терпение иссякло, и она решает лететь немедленно.
Ева оставляет на автоответчике деловые указания своей секретарше и предупреждает, что по семейным обстоятельствам ее несколько дней не будет, она сама свяжется с офисом при необходимости. Пока об исчезновении Ника не знает никто, если не считать нью-йоркской полиции, которая ничем не смогла ей помочь. Друзей и сослуживцев, как и своих родителей, она предпочитает держать в неведении; когда же стали раздаваться озабоченные звонки из офиса Ника, она всем отвечала, что он слег с сильнейшим желудочным гриппом. Когда прошла неделя, а на работу он так и не вышел, Ева сочинила легенду, будто его мать угодила в больницу после неудачного падения и он должен был срочно вылететь к ней в Бостон. Ее вранье было способом самозащиты, продиктованным стыдом и страхом. Хороша жена, которая больше
