легальным, не предусмотренным репрессивным законодательством формам выражения протеста. Людей, которые выходили на площадь с лозунгами, например, в поддержку советской Конституции, конечно, очень трудно было обвинить в антисоветской агитации и пропаганде.
Сильно «помягчавший» и объявивший о «восстановлении социалистической законности» режим попал в ловушку из-за им же самим установленных «правил игры». Он должен был или смотреть на происходящее «безобразие» сквозь пальцы, или по сталинской традиции прибегнуть к чрезвычайным мерам и нарушать свои собственные законы. Паллиативным выходом стало использование методов тайного политического сыска, а также профилактирование и принудительное применение психиатрии. Но открытых акций протеста полностью они не остановили, хотя массовость и размах публичных демонстраций удалось таким образом снизить до безопасного минимума.
Главное, чего удалось добиться властям, – это как бы замкнуть диссидентское движение на само себя, превратить его в своего рода отрезанную от населения, изолированную субкультуру, которая постоянно подпитывала себя, опиралась на фрондирующую интеллигенцию, прежде всего столичную, пользовалась поддержкой Запада, но, вполне в духе российских традиций, была «страшно далека от народа». Это было не виной и не сознательным выбором диссидентов, поскольку с самого начала они стремились именно к широкому пропагандистскому воздействию, публичности актов протеста, таких непохожих на действия «подпольщиков» предыдущего периода. Но единственным, что в конце концов осталось в арсенале действий оппозиции, была апелляция к мировому общественному мнению (что еще больше изолировало диссидентов от «населения») и весьма эффективная самоорганизующаяся система – «самиздат». По его каналам устанавливались связи между людьми, а пропагандистское его воздействие было гораздо более эффективным, чем распространение традиционных листовок[424]. «Самиздат» разрыхлял советскую культурную почву, хранить и читать его было относительно безопасно, но произраставшие на этой почве ростки организованного сопротивления власть хотя и не выжигала «каленым железом», как раньше, но зато поливала ядом конформизма – «профилактирования».
ДОКУМЕНТЫ
Суд над Даниэлем и Синявским (февраль 1966 г.)
В дополнение к нашему письму № 2843с от 23 декабря 1965 года докладываем, что в соответствии с постановлением Секретариата ЦК КПСС N2 ст/132/llc от 5 января 1966 года судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в составе председательствующего – председателя Верховного Суда РСФСР т. Смирнова Л.Н., народных заседателей т[оварищей] Чечиной Н.А. и Соколова П.Б. 10–14 февраля рассмотрено в открытых судебных заседаниях уголовное дело Синявского А.Д. и Даниэля Ю.М. Государственное обвинение поддерживал помощник Генерального прокурора СССР Темушкин О.П., защиту подсудимых осуществляли адвокаты Московской городской коллегии адвокатов тт. Коган Э.М. (Синявского) и Кисенишский М.М. (Даниэля). По ходатайству Союза писателей СССР в судебном процессе участвовали общественные обвинители – члены Союза Кедрина 3. С. и Васильев А.Н.
Подсудимые Синявский и Даниэль, признавая факты написания и нелегальной пересылки за границу своих произведений для опубликования под псевдонимами, заявили в суде, что виновными себя в предъявленном им обвинении по части 1 статьи 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) они не считают, поскольку произведения, по их утверждению, не носят антисоветского характера.
В ходе судебного следствия было убедительно доказано, что изданные за рубежом под псевдонимом Абрам Терц повести Синявского «Суд идет», «Любимов», его статья «Что такое социалистический реализм» и под псевдонимом Николай Аржак повесть Даниэля «Говорит Москва», его рассказы «Руки», «Человек из МИНАПа» и «Искупление» являются антисоветскими, клеветническими произведениями, порочащими советский государственный и общественный строй, политику и идеологию нашей партии. Было наглядно показано также, что названные произведения подсудимых активно использовались антисоветскими зарубежными центрами в идеологической борьбе против СССР.
В совершенных преступлениях подсудимые были изобличены показаниями свидетелей, вещественными доказательствами и заключениями экспертов.
Следует отметить, что на суде отдельные свидетели пытались выгородить Синявского и Даниэля. Вызванный в суд свидетель Голомшток – старший научный сотрудник Всесоюзного научно- исследовательского института технической эстетики, отказался назвать лиц, у которых он брал для прочтения антисоветские произведения Синявского, а свидетель Дувакин – доцент, старший научный сотрудник филологического факультета МГУ, восхвалял Синявского, назызая эго известным литератором, много сделавшим для развития советской культуры.
С большим вниманием присутствовавшие на процессе представители общественности г. Москвы (в зале суда находилось 150–180 человек) выслушали содержательные речи общественных обвинителей т [оварищей] Кедриной и Васильева и государственного обвинителя т. Темушкина, показавших, что Синявский и Даниэль на путь написания и переправки для опубликования за границей клеветнических пасквилей встали сознательно, в силу своих антисоветских воззрений.
Требование представителей обвинения о справедливом и суровом наказании Синявского и Даниэля было встречено присутствовавшими с одобрением. Речи обвинителей неоднократно прерывались аплодисментами.
Защитники т[оварищи] Коган и Кисенишский в своих выступлениях пытались доказать, что подсудимые действовали без прямого антисоветского умысла и отрицали враждебную направленность произведений подсудимых.
Представители обвинения т[оварищи] Кедрина, Васильев и Темушкин, воспользовавшись правом на реплику защите, убедительно показали несостоятельность доводов, высказанных в речах защитников.
Подсудимые и в последнем слове продолжали отрицать свою виновность в совершении особо опасного государственного преступления, указывая, что писали они свои произведения, чтобы приобрести на Западе второе имя в литературе и популярность на путях модернистского искусства, а также якобы с целью предотвратить новое проявление культа личности. Вместе с тем, Даниэль признал в последнем слове, что его произведения были использованы в антикоммунистической пропаганде, чем был нанесен ущерб интересам Советского государства.
Верховный Суд РСФСР, признав предъявленное подсудимым обвинение по части 1 статьи 70 УК РСФСР доказанным, приговорил Синявского к 7, а Даниэля к 5 годам лишения свободы с отбытием наказания в колонии строгого режима.
Приговор суда присутствовавшими был встречен аплодисментами.
Кроме того, Верховным Судом вынесено определение о привлечении к уголовной ответственности свидетеля Голомштока за отказ отдачи показаний по статье 182[425] Уголовного Кодекса РСФСР.
Осуждение в уголовном порядке Синявского и Даниэля одобрительно воспринято советской общественностью. В адрес суда, редакций газет в ходе судебного разбирательства поступило большое количество писем и телеграмм от советских граждан с требованиями строго наказать клеветников. Вместе с тем, среди некоторой части творческой интеллигенции высказываются опасения, не вызовет ли такая мера новых проявлений «жесткого курса» по отношению к людям творческого круга.
В ходе предварительного расследования дела и судебного разбирательства выявлен ряд враждебно настроенных лиц, а также скомпрометировавших себя неискренним, беспринципным поведением в связи с делом Синявского и Даниэля. Некоторые из них оказывали на свидетелей и обвиняемых отрицательное воздействие и даже пытались провоцировать неустойчивых людей из числа молодежи на антиобщественные выступления в защиту Синявского и Даниэля. После проверки имеющихся данных в отношении таких лиц к ним будут приняты административные или профилактические меры.
0 характере дальнейших возможных проявлений и реагирований по поводу процесса над Синявским и
