она, если бы услышала ваши слова?..
— Ваше Высочество, ни вы, да и никто не знает правды в наших семейных делах… Мы умеем скрывать то, что у нас происходит.
— Как?! Вы станете утверждать, что вы не любите вашей жены? Полно, граф, непозволительная страсть ослепляет вас.
— Не всё то золото, что блестит, Ваше Высочество. За минуту ослепления я дорого заплатил.
— C'est formidable!.. Стыдно так говорить.
— Ваше Высочество, когда узнаешь подлинную любовь всякая другая меркнет, гаснет, исчезает и остаётся пустое и страшное место. Я как путник в пустыне, я жаждал и вдруг увидел прекрасный родник. Я хочу прильнуть к нему жадными устами и пить хрустальную живую влагу красоты и ума…
— Вы слишком дерзновенны, граф.
— Пускай!.. Я люблю вас — оным всё сказано и всё оправдано.
— Скольким красавицам вы говорите так.
— Одной вам, Ваше Высочество, ибо краше вас не знаю.
— Оставьте, граф. Вас не переспоришь. Наш разговор слишком долог. Великий Князь смотрит на нас…
Великая Княгиня в негодовании встала и пошла в другой угол гостиной, где играли в лото. Великий Князь поднял от фишек глаза на неё. Странен и тяжёл был его взгляд, Великая Княгиня прочитала в нём ревность, и первый раз она опустила глаза перед мужем.
Наступил сентябрь — время полеванья — охотничьих утех. Чоглоков устроил на Крестовском острове охоту на зайцев. Из Летнего дворца Великая Княгиня и приглашённые охотники отправились на остров на шлюпках.
В золотой оправе осенних берёз стоял крестовский лес. Запах сухого листа, мха, грибов и свежесть широкого взморья опьяняли. День на редкость был красив. Издали повизгивания собак и ржанье лошадей были слышны. Великая Княгиня задержалась с посадкой на лошадь, и только паж оправил её амазонку, как затрубили рога, подала голос гончая, к ней примкнула другая с подвыванием, и охота, увлекая за собою неопытного пажа, понеслась, погнала по лисице. Екатерина Алексеевна осталась одна и, не желая скакать, шагом поехала по тонкой зелёной просеке. Сзади неё кто-то нагонял её карьером. Думая, что это кто- нибудь из доезжачих, Великая Княгиня не оглядывалась. Лошадь нагнала её и круто была осажена.
— Ваше Высочество!..
На широком нарядном турецком караковом жеребце рядом с нею оказался Салтыков в шёлковом дымном кафтане.
Рога далеко звучали, и слышно было, как неслись за лесом охотники. Вокруг Великой Княгини было как в запертом храме. Тишина и безлюдье. Неслышно по мокрому мху ступали лошади. В глубине просеки ложился туман. Голова кружилась от свежего, напоённого лесным ароматом воздуха. Не думая ни о чём, Великая Княгиня ехала рядом с Салтыковым.
— Ваше Высочество, не будьте слишком жестоки. Верю в вашу милость. Вот вам моя голова… Никто никогда не узнает о том счастье, которое вы мне подарите. Верьте — я умею хранить тайну.
Великая Княгиня молчала. Молодой густой лес непроницаемой стеной отделял их от охоты. Острее и сильнее был запах потревоженного конскими ногами мха и гриба.
— Ваше Высочество, не губите меня. Успокойте мою страсть.
Великая Княгиня низко опустила голову.
— Ваше Высочество, дайте хотя уверенность, что вы не совсем равнодушны ко мне… Я чувствую, что это так…
Великая Княгиня подняла голову. Её глаза сияли. В них была любовь, которую уже не могла она скрыть. Но она владела собою. Холодно, спокойно и строго она сказала:
— Граф, подумайте только о том, что вы себе позволяете говорить… И кому?.. Я не стану мешать вам строить ваши воздушные замки… Вы можете наслаждаться вашими фантазиями, сколько вам угодно, но меня я попрошу вас оставить в покое.
— Ваше Высочество, вы любите другого…
— Я — жена Великого Князя… И довольно.
— А нет… Нет… Это не то… Не то… Вы любите другого.
— Оставьте меня.
— Неужели я хуже Чоглокова?
— Полноте, граф. Вы сами знаете, сколь вы милы и дороги моему сердцу.
— Кирилл Григорьевич?..
— Ценю в нём его прямоту, честность и верность мне… Он к тому же не чета вам — примерный муж и семьянин. Берите с него пример.
— Лев Нарышкин?
— Мне нравятся его милые шутки. С ним весело, и он не мучит неуместными и непозволительными объяснениями в любви.
— Неужели толстый Большой Пётр?
— Он хорошо поёт.
— Да… у каждого таланты!.. Но… скажите всё-таки?.. Захара Чернышёва вы любите больше, чем меня?..
— Вы несносны. Настойчивость ваша меня изводит. Ну, хорошо, я скажу вам: вы нравитесь мне больше других. Что из этого?.. Я прошу вас оставить меня. Что могут подумать обо мне?.. Наше отсутствие вдвоём может быть замечено и дурно истолковано. Вы знаете, как люди злы.
— Марии Симоновны здесь нет и некому доносить и сплетничать.
— Вы забываете, что у меня есть муж, что он здесь и что вы — соперники. Он влюблён в меня больше вашего.
— Н-ну!.. Скажите мне… Одно…
— Ничего не скажу — уезжайте…
— Я не уеду от вас до тех пор, пока не услышу от вас самих, что вы неравнодушны ко мне.
— Да… да… Только убирайтесь…
Екатерина Алексеевна звонко и весело смеялась.
— Хорошо, запомните — слово дано…
Салтыков дал шпоры и помчался к опушке.
— Нет!.. Нет… — крикнула ему вслед Великая Княгиня.
— Да!.. Да!.. — донеслось до неё с опушки.
V
Государыня потребовала к себе Чоглокову. Мария Симоновна догадалась — её ожидал разнос. Если разнос будет по-французски — это ничего, но если по-русски — она сильно провинилась перед Государыней, — тогда хоть и не оправдывайся.
Разговор начался по-русски. Мария Симоновна опустила глаза и сделала самое смиренное лицо.
— Что сие, матушка, — гремела ворчливым голосом Государыня. — Великий Князь мне жаловаться изволил, что Великая Княгиня с Салтыковым обманывает его и смеётся над ним… Твой муж колпак и крутом тебя сопляки, которые вовсе ничего не смотрят.
Когда пошли такие выражения — возражать и оправдываться было бесполезно. Мария Симоновна ниже опустила голову и сложила на груди прекрасные белые руки.
— Ты смотри у меня… Я не для того тебя в гофмейстерины поставила, чтобы Великого Князя в обиду соплякам давала. Не дура, слава Богу, сама детей имеешь, понимать должна, что можно и чего нельзя. Шестой год идёт, что Великая Княгиня замужем, а где он, России пожеланный наследник? Ты меня поняла, надеюсь?..
— Поняла, Ваше Величество.
