рассматривавших энергичное и точное исполнение обязанностей Макаровым как причуды «беспокойного адмирала». Чаще всего это были люди, служившие ради выгод, приносимых им должностью, привыкшие жить при предшественниках Макарова тихо и покойно.
В Макарове всегда был какой-то хороший юношеский задор. Он любил море всей душой. Свист ветра, бешеная пляска волн, пена и брызги радовали его. В бурном море он чувствовал себя прекрасно, оно зажигало его страстью к борьбе, к преодолению трудностей.
Осенью 1902 года эскадра контр-адмирала Штакельберга, заботливо приведенная Макаровым в полный порядок, должна была выходить на Дальний Восток, в Порт-Артур. Съемка с якоря была назначена в десять часов утра. В ночь накануне отхода задул свежий юго-западный ветер, к утру начался шторм, и связь рейда с берегом прекратилась.
По традиции главный командир перед самым уходом судов в дальнее плавание выходил на рейд, производил смотр эскадре и прощался с экипажами кораблей. На эскадре Штакельберга, полагая, что катер с адмиралом из-за большой волны не сможет выйти на рейд ранним утром, запросили штаб Макарова по семафору: не отменяется ли поход главного командира. Макарову такой запрос, содержавший в замаскированной форме совет не выходить на рейд, не понравился. Он отдал приказ: «Форма — пальто». Это значило, что по случаю штормовой погоды разрешается офицерам быть во время визита адмирала не в парадной форме, а в пальто. К назначенному времени, в 8 часов утра, на Петровской пристани собрался в полном составе штаб Макарова. Среди собравшихся несколько пожилых тучных адмиралов поеживались от резкого ветра. На их лицах было написано недоумение и недовольство. Приехал Макаров, быстро прошел на пристань, наскоро поздоровался и, взглянув на прыгающие у сходней катера, сказал: «На этих не выгрести!» Адмиралы обрадовались. Кто-то предложил поход отменить, а эскадре послать прощальный сигнал: «Желаю благополучного плавания». Сделав вид, что он этого предложения не слышал, Макаров отдал приказание подать ледокол Э 2. Уже в гавани ледокол бросало на волне, когда же вышли за ворота, его стало так трепать, что в самом деле казалось: благоразумнее послушаться адмиралов и вернуться обратно. Но опытный шкипер из отставных боцманов быстро выровнял пароход и повел его на Большой рейд к эскадре. С берега следили, как, зарываясь в волнах, вздымая тучи брызг и пены, ледокол смело продвигался вперед.
На рейде, покачиваясь, стояли готовые к отходу корабли. Ледокол подошел к крейсеру. Ступить на спущенный с подветренного борта трап было не так-то легко. Ледокол подбрасывало волнами метра на два. Изловчившись, Макаров первым удачно прыгнул на сходни, но набежавшая волна накрыла его с головой. За ним последовал начальник штаба, остальные прыгнуть не решились.
Приняв рапорт командира и вахтенного начальника, поздоровавшись с выстроившимися на шканцах офицерами, адмирал, словно не замечая, что вода льет с него в три ручья, прошел вдоль фронта выстроившейся на палубе команды. Выхоленная раздвоенная борода его потеряла все свое величие: смоченная, она скомкалась и стала похожей на паклю.
Но это лишь подняло его в глазах матросов.
«Не побоялся… Весь обмок, а проститься и пути счастливого нам пожелать приехал», — подумали все. Макаров обошел строй и поздоровался с экипажем.
Он говорил напутственную речь, а ветер в клочья рвал фразы и доносил до стоявших в строю лишь их обрывки и отдельные слова.
— Какова погода, а?.. Кронштадт-то на прощанье расходился!.. Да где ему против Артура!.. То ли там еще увидите!.. Служи не за страх, а за совесть… Смотри, не подгадь!.. С богом, в добрый час!
Матросы как будто забыли устав. В голове у них все перепуталось.
— Рады стараться!.. Покорнейше благодарим!.. Так точно!.. — вразброд, нестройно неслось со всех сторон. Но вдруг, словно в каком-то стихийном порыве, заглушая свист ветра и плеск волн, грянули такое «ура», что его слышно было на многих кораблях эскадры. Это было совсем другое: не только дисциплина, но и любовь.
Макаров улыбнулся, что-то шепнул командиру, по-видимому, чтобы он не взыскал за неположенное уставом приветствие, попрощался с офицерами и быстро покинул крейсер.
При подходе к одному из кораблей случилось маленькое происшествие. Ледокол ударило бортом о спущенный с корабля трап. Нижнюю часть трапа разнесло в щепки, и Макаров поднимался на палубу, рискуя упасть в воду.
Пока Макаров производил смотр на корабле, один из оставшихся на ледоколе адмиралов отчитывал шкипера. «Эх ты, разиня! Еще с якоря сняться не успели, а уже повреждение и по твоей вине. Русский военный корабль придет за границу со сломанным трапом». Шкипер ждал теперь взыскания и от главного командира.
Но вот смотр эскадры окончен. Ледокол благополучно вошел в гавань и стал у Петровской пристани. Началась церемония отъезда главного командира. Садясь в экипаж, Макаров обратился к адъютанту: — А где же шкипер? Позвать его. — Тот явился и стал руки по швам, с виноватым видом. Строгое лицо адмирала вдруг озарилось приветливой улыбкой.
— Молодчина, дружище… — выручил… Управлял лихо, спасибо тебе… — сказал Макаров и крепко пожал опешившему старику руку.
То, что Макаров в обращении со всеми людьми был прост и внимателен, создавало ему необычайную популярность среди подчиненных нижних чинов и офицерской молодежи, но одновременно вызывало недовольство и иронические замечания со стороны завидовавших ему бездарных чиновников адмиралтейства и офицеров-аристократов. Не нужно быть моряком, чтобы понять, какое впечатление на матросов уходящей в дальнее плавание эскадры и на старика-шкипера должны были произвести все действия Макарова в это бурное осеннее утро.
Популярность Макарова основывалась не на отдельных проявлениях видимого внимания, которыми любили щегольнуть некоторые командиры. Он в самом деле хорошо знал нужды и запросы матросов, глубоко интересовался их бытом, жизнью, внимательно выслушивал их просьбы и никогда не забывал выполнять то, что обещал кому-нибудь. Как-то Макаров в одной из кронштадтских казарм знакомился с матросами. Ротный давал краткую характеристику каждому.
— А вот этот любит читать книжки и даже иногда пишет, — говорит ротный, приказывая подойти к адмиралу матросу Шишмареву.
— Как! — восклицает Макаров. — Он читает и пишет?
Шишмарев встревожился. Как-то отнесется адмирал к такому времяпрепровождению матроса? Всякие адмиралы бывают. Но тотчас успокоился. По глазам адмирала было видно, что он это занятие не осуждает. Адмирал начал оживленно расспрашивать Шишмарева, что он читает, кто из писателей ему больше нравится, посоветовал прочесть книги Станюковича, Мамина-Сибиряка, Короленко и других авторов.
— Любопытно взглянуть, что и как ты пишешь. Есть при себе что-нибудь? — неожиданно обратился Макаров к матросу.
Шишмарев полез в сундук и, весь побагровев от смущения, подал адмиралу две тетради стихов. Макаров спрятал их в боковой карман сюртука и, пообещав прочитать дома и прислать стихи обратно, направился дальше.
Прошло два месяца. Шишмарев ушел в плавание, уверенный, что адмирал забыл про него и про тетради со стихами. А когда возвратился — его ожидал пакет с надписью: «Матросу Шишмареву от вице- адмирала Макарова». В пакете лежали тетрадка и записка, в которой Макаров сообщал, что другую тетрадь он оставит у себя для того, чтобы поместить стихи в очередном номере журнала «Море и его жизнь», и звал Шишмарева в свободное время к себе для разговора о его будущем.
Впоследствии Шишмарев стал литературным работником.
Во время своего пребывания в Кронштадте Макаров уделял исключительно большое внимание жизни, обучению и быту матросов как в казарме, так и на корабле. Весною 1903 года в связи с увеличением числа кораблей Балтийского флота в Кронштадт должно было прибыть на пять тысяч матросов больше, чем обычно. В представлении другого командира вопрос размещения дополнительных пяти тысяч человек не составил бы проблемы. Уплотнить казармы, предназначенные для одиннадцати тысяч, и разместить в них шестнадцать тысяч человек — и все! Так предложили поступить и Макарову, но он решил по-своему. И хотя подходящего помещения для казарм в городе не нашлось, Макаров вышел из положения. Он предложил надстроить четвертые этажи в казарменных флигелях и восстановить сгоревший канатный завод, от
