отношении всё иногда переворачивается по-новому), сколько к новым мистическим открытиям. Это может быть ересью для прежней церкви и прочным фундаментом для церкви, рождающейся заново.
Для церкви естественнее опасаться разрушительной ереси. Для человека, мыслящего активно и открыто, естественнее опасаться догматизма. А для человека, нуждающегося в ориентаторе, важны не столько проблемы ереси и догматизма, сколько личность духовного лидера. Разнообразие ситуаций велико, и отношение к ним у каждого своё.
Может быть, вернее говорить не о том, кто чего опасается, а о том, кто на что опирается. Кому что нужнее – организационно или психологически, но именно для духовного движения к Высшему. Остальное не так интересно.
Здесь снова можно обратиться к представлению о личной соборной жизни. Оно подчёркивает нашу свободу и от цепей догматизма, и от революционного ажиотажа ереси. Если для нас важнее то, что нас духовно соединяет с другим людьми, мы не будем выдвигать на первый план то, что нас с ними разъединяет.
Церковь не до конца может поддержать нас в этом, потому что она инстинктивно избегает тех направлений соборного мышления, которые могут расшатать её устои. Недаром 'свободомыслие' часто ассоциируется со склонностью человека к ереси, с конфронтацией человека и церкви.
Или даже шире: из свободомыслия неизбежно прорастает конфликт личности с властью (привыкшей управлять по-своему) и с толпой (привыкшей к управлению). В церкви всегда есть своя власть и своя толпа.
Именно в том, в чём церковь не может полностью поддержать человека, человек может поддержать церковь. Подлинное свободомыслие, опирающееся на церковную соборность, но живущее также и соборностью более широкой, позволяет осуществлять ту работу, на которую не способна ни одна организационная структура: воссоединение в личности разнообразия духовных исканий.
Такое свободомыслие может сочетаться и с преданностью своей церкви, и с преодолением её догматического торможения. А ещё – с доброжелательностью к тем, кто предан иной церковной соборности, кто по-своему преодолевает давление иного догматизма. Наши проблемы порою сближают нас больше, чем наши способы решения этих проблем.
Сказка про озорных водяных
В каждом озере живёт великое множество разных существ, даже если поверхность его кажется гладкой и пустынной. Вот и в этом горном озере было предостаточно населения. От обычной рыбы (самых разнообразных пород) – до необычных водяных (ещё более разнообразных).
Водяных все уважали за их необычность и за любовь к родному озеру. Самый старший водяной даже руководил Озёрным советом. Туда входили самые почтенные жители озера. Они следили, чтобы всё в озере было хорошо.
И всё-то в этом озере было хорошо и замечательно, пока оно не стало зацветать.
Да здравствуют расцвет и процветание повсюду! Вот только когда озеро зацветает, значит в нём что-то не так. Дышать в нём стало труднее, запашок у воды появился. Хотя только старожилы могли заметить это, только они из-за этого волновались, а прежде всего – Озёрный совет.
Ещё молоденькие водяные забот добавляют. Озорничают вовсю. Камушки из дна выковыривают, да и на берегу что-то роют, никакого угомона на них нет.
Говорит им старший водяной:
– Вы что! Разве можно родное озеро разрушать? Эти камни, может, тысячи лет на одном месте лежали, а вы их выковыриваете да перетаскиваете.
А озорники пищат:
– Ничего! Ещё лучше будет. Мы тут такое придумали!…
Только кому нужны их выдумки? Тут озеро зацветает. А они, вместо того, чтобы посочувствовать старшим в их заботах, нашли себе развлечение.
Да ещё такое разрушительное. Невозможная молодёжь пошла, ничего не понимает!…
В общем, не жизнь, а сплошная катавасия. Озеро зацветает всё сильнее. Дышать всё труднее. Запах у воды всё острее. А молоденькие водяные всё озорнее.
Проковыряли озорники канал к какой-то пещерке и в ней теперь возились, только грохот стоит. Целый кусок озёрного дна выложили по-своему. Что с ними будешь делать? …
А потом… А потом…
В пещерке, где молодые водяные резвились, вдруг что-то зажурчало, заурчало, забурлило – и хлынул оттуда поток воды! Это они, оказывается, дыру проделали к речке, к которой через пещеру подобрались.
Стала вода озеро затоплять. Всполошился весь озёрный народ, а Озёрный совет в особенности. Что же будет?
Тут озорные водяные на дно нырнули, камень отвалили, а под ним тоже дыра. Ишь, заранее приготовили! Лишняя вода туда и пошла.
Через пару дней всякое цветение в озере кончилось. Дышать стало легко. И вода пахла только свежестью. Все вздохнули с облегчением.
Собрались самые почтенные жители озера на Озёрный совет и решили: простить молодым водяным их озорство, раз так благополучно всё закончилось. Но всё-таки предупредить их, чтобы впредь вели себя поприличнее. А то не догляди за ними – затеют какую-нибудь новую каверзу. И кто знает, что там на следующий раз получится…
Соборные возможности человека
Взаимоотношения человека и общества всегда полны сложностей и замысловатых коллизий. Может показаться, что все эти сложности и коллизии переносятся на соборную жизнь, а к ним добавляются ещё и дополнительные, вызванные религиозной спецификой.
Но социальное и соборное существование человека разнятся принципиально.
Общество само создаёт свои стержни, свои оси вращения. Их великое множество. В создании одних человек может принять участие, другие для него являются лишь фактами окружающей действительности, с которыми так или иначе приходится считаться, с которыми приходится взаимодействовать.
У соборной жизни стержень один, хотя имён у него много. В этой книге он назван Высшим. Человек не создаёт его, он может лишь пытаться ощутить этот стержень, осмысливать его и присоединять свои усилия к силе, в нём заключённой. По большому счёту, социальные подробности отходят здесь на второй план. Идёт духовное постижение, а в нём решающую роль играет личность, а не общество.
Именно личность, которая ищет своё место в общей картине мира, а не эгоистическая индивидуальность, закручивающая мир вокруг
