как это частенько случается. Общения от слова «общий». Это был всепоглощающий диалог
Бумага в нескольких местах увлажнилась.
Мерно движущаяся жидкость причудливым образом преломляла свет, и стена уже не казалась такой неприступной. Женский крик усиливался, заполняя собой все пространство. Этот звук, несомненно, содержал очень знакомые нотки, но в целом был настолько чужим и страшным, что Винеру казалось, будто через самый малый отрезок времени он просто взорвется, не выдержав пронзительных колебаний, исходящих от неведомого источника. Создавалось впечатление, что угнетающий звук, проникая внутрь, с хладнокровием эффективного сорбента поглощал жизненную энергию. Единственным противовесом был слух, который как назло работал без сбоев. Собрав волю в кулак, Винер сделал короткий шаг и прикоснулся к стене. Кирпич был холоден и глух к внешним воздействиям. Винер только сейчас осознал, что обуви на нем нет. Разрушив босой ногой снежный холмик, он опустился в позу, чем-то напоминающую классический «лотос». Винер совершенно не боялся замерзнуть — в создавшейся ситуации эта перспектива казалась ему не самой плохой. Зачерпнув немного снега в ладони, он решил познакомить его со своим лицом. На границе двух агрегатных состояний воды возникли необычные ощущения.
Слезы испарились, оставив наместником изнуряющую боль. Чтобы отвлечься, он решил выдыхать дым от очередной сигареты в направлении наибольшего скопления тумана и наблюдать за диффузией.
— Интерес был невероятный… Потом эти мелочи, врезающиеся в память навсегда, потому что в какой-то момент перестают быть мелочами. Голос… Манера говорить. Глаза, цвет, траектории взглядов. Линии тела, изгибы, движения. Жесты. Одежда. Первые соприкосновения… Вкус — не запах, а вкус — волос, кожи, губ… Тебя рвет на части! Разрывает в мелкие клочья! На миллиарды атомов, каждый из которых сгорает от невероятного притяжения и желания…
В какой-то момент я осознал, что влюблен. А несколько позже понял, что
Словом, я никогда до нее такого не испытывал. И не думал, не подозревал, что
Есть периодически возникающее чувство единственности. В некоторых ситуациях у человека появляется абсолютная уверенность, что тот или иной путь
Также было и в моем случае. Что это значило? Жить только ради нее. Жить
Я жил ей. Но требовал. Требовал. Требовал! Внимания, благодарности. Интереса, восхищения, страха. Понимания, поддержки. Действий, поступков. Смирения. Подчинения, преклонения, черт возьми! Я вел себя, как человек. Как обычный человек. Нельзя… Нельзя, черт возьми, нельзя быть обычным со столь необычным созданием! Почему? Почему ты понимаешь это только потом, когда уже поздно?!
Винер чуть было не опрокинул чернильницу.
— На ее месте образовалась черная дыра. Огромных размеров. Чертова сингулярность! Знаете, как больно, когда останавливается время? До нее я не знал, что такое боль. Я до сих пор этого не знаю. Я не постиг глубины. Истинной глубины боли. Она всякий раз отдаляется, подобно линии горизонта. И повсюду знаки… Семиотическое поле, сотканное из образов-напоминаний тех самых мелочей, которые были мелочами считанные мгновения, но, расширившись, заполнили весь объем психической составляющей. Все то, что раньше приносило невероятное удовольствие, заставляло восторженно трепетать, превратилось в смертоносную символику, норовящую прикончить тебя выстрелом в сердце, стоит только слегка ослабить контроль. И ведь ни одного промаха, ни одного!
Любить…К этому слову трудно подобрать достойный эпитет. Любить — танцевать со смертью, будучи связанным по рукам и ногам. Пока звучит музыка, ты в безопасности, главное не оступиться. Но стоит ей умолкнуть, и ты не можешь сопротивляться — смерть селится в тебе, находя твой внутренний мир достаточно уютным пристанищем. Жить со смертью внутри, жить, умирая ежесекундно — испытание не из легких.
Я не виню ее. Скорее всего… Я не виню себя. Вина тут вообще ни при чем…
Винер обхватил голову руками. Боль все больше и больше сжимала тиски усталости, не забывая награждать щедрыми порциями свинца и без того доведенные до изнеможения веки…
Снег уже не казался холодным. Разминая его в руке, Винер не слышал хруста. Он не
Винер открыл глаза и огляделся вокруг. К счастью, в комнате не было зеркал. Он заглянул в чернильницу. Ее содержимое подходило к концу.
— Я иногда думаю, что любовь — это страдание в чистом виде. Но это очень надуманное тождество.
«Я хочу немного откорректировать направление. Давайте поговорим о плодах».
— О каких еще плодах?
«О детях, Винер, о детях. Мы по-прежнему в русле».
— Несомненно…Дети? Дети не выбирают жизнь, за них выбирают. Технически, если позволите, дать начало новой жизни не так уж и сложно. Вопрос — зачем?
Многие делают это автоматически. «В твоем возрасте пора бы уже обзавестись семьей, мы еще хотим успеть внуков понянчить!».
Семья, дети… Так принято. «Что же это я, и правда, пора». А ребенок потом растет и страдает от прохладного отношения родителей. Или не прохладного, но какого-то бессмысленного, тупого. Но это еще более или менее нормальная ситуация — дети, как результат
Правда, чего уж говорить, сознательно созданных семей и осуществленных зачатий хватает. И здесь все сложнее. Постараюсь быть последовательным.