получились не по моей вине, — я просто добросовестно запротоколировал то, что рассказал, к примеру, Пупкин».
Посмотрите, как и что говорят эти «биографы»: «Найти и выяснить факты — шаг первый, который нужен для того, чтоб авторы — Марина Влади, Новиков, Бакин, Карапетян, Перевозчиков и т. д., и т. д. сделали второй шаг, создавая свои рассказы».
Все переворачивается с ног на голову. Выходит, авторы книг информационно вторичны по сути? Марина Влади должна писать книги на основании «изысканий» «высоцковедов»?
Им, «биографам», даже невдомек, что Карапетяна — автора одной из лучших книг о Высоцком, больше года как нет в живых…
Лично мне импонирует позиция таких, как Валерий Перевозчиков: «Главное — не сочинять и не воспроизводить сочиненное. Каждый новый — установленный! — факт должен что-то добавить, уточнить или опровергнуть в его биографии. Любая мелочь со временем может стать бесценной».
«Я не биограф и не исследователь творчества Владимира Высоцкого — я из тех, кто «готовит почву». Материалы для биографии, сведения для будущих — пространных — комментариев к текстам… Это моя работа, работа журналиста».
«Самое интересное, самое хрупкое — это отношения между людьми… Но только прикоснувшись к тайне этих отношений, можно попытаться что-то понять в другой жизни, да и в своей тоже».
Рассудительно. И очень даже пристойно. Но как, скажите, после публикации интервью журналиста, отличить ложь от истины? Кто будет «идентифицировать» правдивое и настоящее? Когда так называемые «биографы», для которых «готовят почву» Перевозчиковы, тут же начинают компилировать, комбинировать, сравнивать. Фактически уничтожать живую связь времен, подстраивая, подминая ее под себя? Когда на подготовленной журналистами «почве» вырастают странные деревья с фальшивой кроной — субъективными комментариями? Как, уважаемый коллега, «прикоснуться к тайне отношений», не разрушив их изначальный таинственный образ и, возможно, даже смысл?
Я ведь тоже считаю себя журналистом. Фулюганствующим, правда…
Доля профессионального лукавства в словах Перевозчикова все же есть. Книги такие читают не только и даже не столько «биографы». А, как правило, простые, рядовые граждане. Для которых они, собственно, и предназначены. «Биографов» раз, два, и обчелся. А тиражи книг измеряются тысячами экземпляров.
Не так давно я узнал, что за свои 42 года жизни Владимир Семенович успел и каким-то чудом сумел пообщаться с огромным количеством людей: их было около 500 человек. Только представьте себе такое! Хотя для некоторых исследователей жизни и творчества Высоцкого и такая цифра кажется маленькой. Возможно. Кто знает…
В науке есть понятие — биохроника. Это когда по дням и часам восстанавливается весь жизненный путь известной личности. Так вот, в жизнеописании Высоцкого еще, оказывается, много «белых пятен». Причем временные пустоты, провалы занимают отрезки даже в несколько месяцев. Выражаясь простым языком — никому не известно, где в это время находился Высоцкий, что делал, с кем общался. Странно, правда? И очень загадочно.
Противоречивость это человека кажется мне иногда по-истине безмерной: от счастливых творческих мгновений-озарений до абсолютного нежелания жить. Что в конечном итоге и привело его к печальному концу. Творчество самобытного творца просто огромно! После его смерти обнаружилось более 800 ранее неизвестных стихотворений. А сколько тайн и открытий ждет исследователей в архиве поэта, который после его смерти Марина Влади сдала государству?! Находится он в Центральном государственном архиве литературы и искусства.
Тайн и загадок в жизни кумира еще предостаточно. Остались люди, в том числе и очень любимые, которые не сказали о Высоцком ни единого словечка в прессе. Может быть, никогда и не скажут. Несколько лет назад одна журналистка опубликовала «интервью» с матерью дочери Высоцкого — актрисой Татьяной Иваненко. Выяснилось, что никакого интервью Иваненко никому не давала. По крайней мере, записи разговора не было. Опубликованный в газете текст оказался фактически выдумкой, журналистской провокацией. Чуть позже я обязательно дам весь текст этого «интервью». Потому что его мало кто читал в первозданном виде. Хотя в кусочках оно давно разбежалось, расплылось по скользким интернетовским дорожкам, ручейкам.
Расставил все на свои места суд, куда Татьяна Васильевна вынуждена была обратиться. Надо сказать, издание понесло приличные материальные убытки. Непорядочная журналистка на всю жизнь заработала среди собратьев по перу клеймо — не шибко профессиональна! Каюсь, возможно, я слишком субъективен. Время показывает, именно такая журналистика нынче в ходу. Ну, и чем автор отличается от той самой журналистки, перепечатывая ее давний опус? — спросит въедливый читатель. Ответ простой — хотя бы тем, что не врет об источниках получения информации. И получает от этого исключительно позитивно-положительные эмоции.
Один злобствующий критикан моей первой книги задумчиво сообщил, что в ней мало авторского текста — «кот наплакал». Знаете, а в этом и состоит моя гордость. Зачем же писать о том, о чем все и так хорошо знают? Да и кто я такой, чтобы рассказывать от своего имени о Высоцком, анализировать его жизнь и творчество? Пусть лучше это сделают те, кто его хорошо знал. Другое дело — формат, форма, в которой они будут, смогут это делать…
Владимир Высоцкий был и остается моим кумиром. К сожалению, мы виделись с ним лишь однажды в далеком 1978 году. Случилось это в концертном зале небольшого подмосковного городка Троицка. В тот вечер Высоцкий должен был петь перед местной публикой. Узнав об этом от друзей, рванул туда. Поднялся прямо из зала по боковым ступенькам за кулисы, (откуда только смелость взялась?), и, затаив дыхание, стал ждать. На что, бедолага, надеялся? Надо сказать, я учился тогда на 2-м курсе факультета журналистики МГУ и уже умело держал в руках фотоаппарат. Появился Высоцкий неожиданно и, увидев незнакомого паренька, приостановился. Закулисное место, как правило, свято оберегается от посторонних. А тут неизвестный стоит, да еще с фотиком.
Мне удалось сохранить в памяти какую-то необычную бледность, даже изможденность его лица, расклешенные джинсы и хорошо начищенные штиблеты. Да, — еще была темная водолазка. «Владимир Семенович, — полудрожащим голосом пролепетал я, — можно мне Вас поснимать?» «Нет», — просто ответил Высоцкий, и, энергично растерев ладонями лицо, принялся подстраивать гитару. Я отошел в угол кулис, и во все глаза принялся наблюдать за человеком, перед которым буквально преклонялся. И вдруг Высоцкий, видимо, почувствовав мой неподдельный интерес и ничем не приукрашенную стеснительность, чуть склонил голову набок, как-то по-особому луковато полуприщурился и тихо произнес: «Ну, ладно, снимай. Только мне не мешай». Как сразу вспыхнуло мое лицо! Господи, какое это было счастье!
Весь вечер я проболтался за кулисами, больше слушая песни Владимира, чем снимая его. Камерка у меня была хиленькая, объективчик плохеньким, пленочка слабенькая, не профессиональная. Но при каждом щелчке фотоаппарата, я видел, как прядает ушами Высоцкий — даже на приличном от себя расстоянии он явно чувствовал посторонние звуки. Пленку кое-как я отснял. Но удачным, на мой взгляд, получился только один кадр — последний. Как воспоминание о той единственной и самой дорогой для меня встрече…
Кстати, благодаря истинному ценителю творчества Владимира Семеновича, К.Рязанову, гораздо
