Наталья Рыженко и Виктор Сморнов, ставившие вместе с Плисецкой в Большом театре «Анну Каренину»:
— В вашем фильме «Сезон чудес» играла Алла Пугачева…
— Пугачева работала с удовольствием. Выпивки, конечно, случались, я ж тоже алкоголик. В общем, была нормальная человеческая жизнь. Про Аллу когда-то гениально сказал покойный Леня Дербенев: она, как неуправляемая молния — когда и куда ударит, никто не знает. Пугачева — человек очень сложный. Но вся эта сложность в меру ее же таланта. Алла всегда умела потрясающе выбивать из композиторов самобытные мелодии и создавать из них так называемые шлягеры. Как и вся страна, я был Аллой «травмирован», влюблен в нее. Славу богу, это прошло…
— У вас не было желания продолжить сотрудничество?
— Знаешь, я вовсе не романтик. А нормальный человек. Порой Алла напоминала мне мужчину, потому что идет только вперед. Для женщины это не совсем органично. Она ведь пела за кадром в моей картине «Выше радуги». Скажу по секрету, у меня на Киркорова давно лежит потрясающий сценарий. Совсем недавно посылал им. Но мне не ответили. Раз не откликнулись, значит, не зацепило. Правда, где-то читал, Филипп хотел бы сняться у Кончаловского. Это несколько странно. У меня другая фамилия.
Георгий Эмильевич в строю: только что закончил съемки продолжения своих мушкетеров. Идет озвучание фильма. Здоровья Вам и удачи, маэстро!
На встречу с художником я шел, как на Голгофу. Хотя знал о нем практически все. Неразгаданной оставалась самая главная тайна: что это за удивительный человек, вместивший в себя столько противоречий, связанных с его творчеством? С одной стороны, Церетели — обласканный властью художник, с другой — странная, даже одиозная личность, которую за что только не ругают. В том большом разговоре я задал ему всего пару вопросов о Высоцком. Очень хотелось услышать прямые ответы маэстро о тех давних событиях. Печатаю их полностью. Но не удержусь и от показа его ответов и на другие вопросы. Впрямую они не отвечают теме книги. Но уж больно интересно было пообщаться с таким человеком.
Интервью я так нигде и не опубликовал…
— Правда ли, что вы устаивали свадьбу Владимиру Высоцкому?
— Володя как-то собрал друзей в скромной московской квартире. Выпить за свою новую любовь и красавицу-жену Марину Влади. И как-то все грустно получилось, бледновато. Володя затосковал. Я предложил справить свадьбу на моей родине, в Грузии. Уж там мы развернулись. Сказка просто!
— А что за история с долгом Высоцкого?
— После смерти Высоцкого ко мне пришли люди с деньгами от Марины. Хотели вернуть Володин долг. Дело давнее. Я сказал: «Отдайте все его детям!» Вот и вся история.
— Что вас связывало с фактически опальным Высоцким?
— Мы были молоды, красивы, авантюрны. Жили нараспашку, на полную катушку. В Володе была какая-то твердая уверенность в завтрашнем дне, в своей правоте. Он знал, что хотел сказать и оставить после себя людям. То, чего многим тогда не хватало. Хотя по жизни он шел очень трудным путем. Тем не менее звал, вел других за собой. И только вперед. Это касается творчества. В быту он часто бывал неустроен, необласкан, неухожен. К сожалению.
Володя был неконфликтным человеком. Скорее, нежным, доверчивым, обаятельным, покладистым, внимательным. Но только с теми, кого хорошо знал, кому доверял. Нам с ним вместе было очень легко и просто. Я хорошо чувствовал этого ранимого человека.
Сегодня все хотят знать о художнике все. Так не бывает. Порой сам не могу понять, откуда во мне что появляется. Душа человеческая — загадка. Искусство художника можно и не любить. Ведь стиль это человек! Я сам не могу назвать свои любимые работы.
Движение — моя жизнь. Когда мозги плавятся от напряжения, разве это не счастье? Лег сегодня в 6 утра. Встал в 9. Поднял несколько раз штангу — это как закон. Поприсядал сотню раз, принял контрастный душ — и вперед! В искусство! Столько еще хочется сделать. Почему много лет я проектирую детский Парк Чудес в Москве? Молодое поколение должно жить по законам добра. А не так трагически, как предки. Хотя полной свободы быть не может, индивидуальность можно и нужно развивать. Желательно, с детства. Тогда и богатство российское преумножится.
— Главное все! Почему я получал столько самых престижных премий? Разве такие награды даются случайно? Хотя Ленина, Сталина никогда не рисовал. Политические заказы не признавал. Свободным творчеством занимался. Да, искусство субъективная вещь — кому нравится, кому нет. Главное идти своим курсом, никуда не сворачивая. Опозориться нельзя. Сколько ругали моего Петра (памятник Петру Первому в Москве. —
Есть простое средство избавиться от дурного вкуса: не нравится, сделай лучше. Почему после этих слов все критики сразу замолкают? Не нужно никого бояться. Боящийся несовершенен в любви.
— До сих пор утверждаете, что искусство может быть только для искусства?
— Искусство для народа — абсолютно ложный тезис. Который был выгоден лишь людям при власти. Честнее сказать, искусство для власти, обслуживающей народ. Кроме советского никакого другого народа не существовало. Что это за искусственное образование, теперь известно всем.
Для меня существует только отдельно взятый человек. У которого есть душа, разум, совесть. То, чем можно чувствовать и определять значимость произведения искусства. Пусть на уровне: нравится — не нравится. Моя жизнь не определена никакими рамками. Кроме одной: я должен оставаться самим собой. А значит — не врать, не болтать, не тратить время на дураков. Меньше спать. Чтобы жить долго, нужно много работать! Доверять друзьям. И своему сердцу, конечно. Поверьте, это очень нелегко. Счастливым быть трудно.
— Искусство для вас — жизнь?
— Я слишком люблю жизнь. Она гораздо больше, сложнее искусства. И, конечно, важнее. Но без искусства она скучнеет, вянет. Даже разрушается. Искусство не может, не должно быть злым. Тогда это по- другому называется.
Все, что во мне доброго, — от мамы с папой. Отец трудился страшно. В шахтах работал. Прожил почти до ста лет! На женщин в старости засматривался. Мама брала на себя все, женщина доброты неимоверной. Моя человеческая и профессиональная мудрость от родителей. Я вырос в добре. Этим определяется вся моя сущность.
— Зураб, на кого вы похожи?
— На маму. Разве не чувствуется?
— Последний вопрос — о чем в жизни жалеете?
— Не люблю слово «последний». Я еще живой. Из заметок на полях могут рождаться шедевры. Много
