и любил мясной пирог.
И, рассеянно гуляя
по планете вновь и вновь,
жил легко, не ожидая
птицу редкую — любовь…
Причем по правой штанине великолепных джинсов Лешего стекал моркусный сок, а передняя дверца Газировщика была распахнута, и можно было увидеть, что в бак для сиропа ныряют махонькие зеленые человечки.
Кроме того, Аристарх видел, как по небу нескончаемой вереницей плывут серебристые облака. На одном примостился небольшой космолет, из крайней дюзы которого торчали сиреневые ноги, в количестве трех штук. Очевидно, пилот был занят ремонтом. А может, и спал.
Еще он видел, как возле ручья из осоки выглянула крокодилья морда, сказала «ку–ку» и тотчас спряталась.
А потом огромные стены окружающего мира обрушились. Свет погас и снова загорелся. И это был нормальный мир.
Газировщик оборвал песню и мечтательно сказал:
— Да, а ведь раньше все было по–другому… Моркусы — хорошая вещь, но было еще что–то, уже и не вспомнишь…
Крокен встрепенулся:
— Раньше? А что было по–другому?
— Не обращай внимания, мой мальчик, — сказал Газировщик. — Раньше все было по–другому, но ты этого не видел. Ты родился уже в этом мире. Может быть, это здорово — ничего не помнить. Ведь самое страшное в воспоминаниях — это то, чего никогда не помнишь целиком. И никогда не уверен — правильно ли помнишь… Потому что остальные помнят совсем по–другому. И все эти воспоминания — словно ощупывание слона в тумане. Есть такой классический пример. Откуда, не помню, но есть. Так вот, я держу хобот, а он — ногу, а третий — хвост. И мы не можем угадать, что это такое? Одно это животное или несколько? Вот в чем трудности… Спроси у Аристарха, он знает. Но не скажет. Так что можешь не спрашивать…
Леший с хрустом прожевал капустный лист и, утвердительно кивнув головой, сказал:
— А ты плюнь… Есть такие вещи, которые знать не следует — легче дышится… И будущее не такое страшное.
— Но–но, — возмутился Аристарх. — Давай о другом. Вы мне мальчонку испортите. А ведь нам идти.
— Да, идти, — мечтательно сказал Газировщик. — И я бы пошел с вами хоть к чертовой матери. Искал бы эту бетонную крышку, цветок черного мака, а может, и беспочерковоронную куратаму!
— Я ничего… Однако это обидно, — заявил Крокен. пытаясь встать, но копыта у него разъезжались.
Аристарху стало страшно.
Что они делают? Что они делают? Нет, точно, парня надо спасать.
— Газировщик, тебе привет от Дракоши, — сообщил Аристарх.
— Да? — удивился Газировщик. — Так она еще жива? Ну и как себя чувствует?
— Превосходно. Только радикулит донимает. Да клык мудрости сломала. А так — отлично. Вот какого молодца вырастила, — Аристарх показал на Крокена.
Тот снова попытался встать, но ничего не вышло. Тогда он наклонил голову и, выпрямившись, стукнул себя кулаком в грудь, так что она загудела.
Газировщик вспоминал:
— Да, брат, сильна Дракоша. Эх, как вспомнишь ранешние времена… Жизнь–жистянка… Как мы с ней гуляли… Эх, как же он назывался?.. А!.. По Бродвею!.. Тогда это называлось: «Прошвырнуться по Бродвею». Только что это — убей не знаю.
Леший даже жевать перестал. Его хлебом не корми, дай вспомнить старое, хоть и помнил он с гулькин нос, а туда же…
— Да, — говорит. — Раньше еще кино было. Тоже — штука. Там, помню, жизнь показывали. И эту… любовь. Такие все красивые — спасу нет. Особенно женщины… Они ведь, женщины, и влюблялись. То в одного, то в другого. А первый, ясное дело, мучается. И как надоест — возьмет пистолет и хлоп соперника. А то и ее, и соперника. А если кино уж совсем интересное, то в конце и себя. Ну, это уже в конце. Да и не каждый, ясное дело — жить–то хочется.
У Крокена аж рот раскрылся. Он слушал и боялся дохнуть.
И только Аристарх сидел злой, как два птеродактиля, и клял себя.
Ну и дурак. Ведь знал же, чем это кончится. Нет же, понесло. Старых друзей решил проведать. Вот — проведал. Доволен? Ведь они сейчас все и разболтают… А уж поздно, ничего не изменишь. И бросать Крокена нельзя, Дракоше слово дал. И придется его тащить за собой всю дорогу. И что это будет за дорога? Страшно даже представить. Вопросами замучает. Куда не надо соваться будет. И нарвется… А как тогда Дракоше в глаза смотреть? Вот в чем штука.
Ну ладно. Сам виноват, сам и будешь расхлебывать. Эх, если бы один Леший, я бы его отвлек от этого разговора… А там — спать до самого утра. А потом быстренько–быстренько собрались и — ходу. Вот бы и обошлось…
Но ведь еще Газировщик. Так что можно не рыпаться. Газировщика вокруг пальца не обведешь. Да и помнит ничуть не меньше меня, а может, и больше. Да только поди узнай, молчит — слова не выдавишь. А иногда как скажет хоть стой, хоть падай.
Аристарх подумал, что пропадать — так с музыкой, хлебнул еще моркусного сока и зажевал колбасой. Вопрос Крокена прозвучал громко, и видно было, что парня зацепило и теперь он не отстанет:
— А как раньше–то было? И почему все стало таким, как сейчас?
И тут Аристарх окончательно уверился, что все пропало. Да и прах с ним! Будь что будет!
Он стал ждать, что ответят Леший и Газировщик, которые молчали совсем недолго, но этого хватило, чтобы Аристарха охватила звериная тоска по статичному миру. Потому что нестатичный мир был обильным и интересным, вроде бы привычным, но все же бесконечно чужим, что ни придумывай, как ни храбрись. Он понял, что Лешему и Газировщику тоже плохо, а может, и хуже. И только Крокен весь подался вперед, и глаза его светились любопытством, а руки чисто машинально крошили булку. От напряжения он вспотел и облизывал губы раздвоенным языком.
Не так он был и глуп, этот Крокен. Он понимал, что имеет единственную возможность узнать все. И упустить ее было невозможно.
Газировщик закашлялся. Внутри у него зажглась и погасла какая–то лампочка, словно бы он подмигнул.
— Видишь ли… — начал Газировщик, и голос его был задушевным, простым. Так обычно начинают долгий разговор.
Аристарх даже обрадовался. Рассказывать — так все.
— Видишь ли… Когда–то весь окружающий мир был другим… Это был удивительно статичный мир, где полено оставалось поленом и не имело возможности неожиданно превратиться в телевизор. Так же и разумные… Насколько я помню, они не умели делать то, что умеем мы, но обладали таким могуществом, что нам и не снилось. А потом произошло нечто, и этот мир превратился в наш… Понятно?
Крокен быстро кивнул и спросил:
— А мыслящие?
— Они изменились и живут теперь в нашем мире.
— Где? Их можно увидеть?
— Можно. Посмотри вокруг. Мы трое и есть бывшие мыслящие. В том мире мы были абсолютно одинаковые и назывались очень странно. Как — точно установить не удалось. Но что–то похожее на «лутти» и «щеловеки». Самое страшное то, что, изменившись, мы утратили нашу память. Остались только противоречивые обрывки воспоминаний и снов. Поэтому облик статичного мира восстановить необычайно трудно.
